Осознав все мои чувства и желания, я на секунду испугался самого себя. Я признал все чувства и мысли, испытываемые к этим людям, не моими. Я признал их гадкими, омерзительными, самыми злейшими и потому презрительными. Но этого было недостаточно: они набрали обороты, и, как сильное течение, которому я не знал как противиться, тянули меня в пропасть. Мое внутреннее сопротивление было так слабо и так безнадежно, что я по слабости своей решил поддаться злому чувству. От одного разка ничего страшного ведь не случится?
– Может хватит уже! – громко запротестовал я.
– Что хватит? – удивленно спросил средний брат.
– Так плямкать!
– А мы что, плямкаем? – невинно продолжил дядя Петя.
– Да, и очень сильно!
– Что он сказал? – вмешался старший брат.
– Ой! прости нас, Сережа, мы не хотели. Мы больше так не будем. Обещаю!
Средний брат говорил со мной таким тихим и добрым голосом, его лицо, казалось, было пропитано смирением, что я немного упокоил свой пыл. Его доброта как бы водой окатила мое внутреннее пламя, заставив его на время сделаться тише.
– Что он сказал? – повторил старший брат.
– Чтобы ты не плямкал.
– Что-что?
– Не плямкай!
– А что, я плямкал?
Я махнул головой.
– Ну простите. Я даже не замечал за собой.
Я понимал, что нужно что-то делать с собою.
Первое, что пришло мне в голову, – закрыться от этих стариков и перестать разговаривать с ними. С этого момента я начал отвечать им коротко и сурово. Иногда приходилось переходить грань приличия и отвечать грубо, но только дяде Пете.
Братья не понимали, почему я себя так веду. Средний все спрашивал за столом:
– Мы делаем что-то не так?
На что я сухо отвечал:
– Нет, все хорошо.
Но все было не хорошо…
Характеры у всех были скверные, привычки не изменяемые, взгляд на вещи отвратительный и полон заблуждений. Как бы мне здесь не было худо, все-таки зачем-то я здесь оказался. Ведь не просто Провидение связало меня с этими людьми?
После завтрака все убрали со стола, и я остался один в комнате. Я целиком погрузился в собственные мысли.
Через время в комнату пожаловал старший брат с тарелкой в руке. Я начал сердито наблюдать за ним. Мне открыто не нравилось, что он постоянно носит еду к младшему брату. И также уносит грязную посуду. Почему я так воспринимал это обычное дело, я никак не мог знать. Сейчас понимание того, что он несет брату еду, еще больше озлобило меня. Я не мог сообразить только одного, – как старший брат, после унижений и нападков на него младшим братом, мог так спокойно приходить к нему, приносить еду, и начинать снова и снова заводить пустые разговоры обо всем на свете, вместо того, чтобы поговорить об их отношениях и чувствах; и снова и снова спорить и ругаться с ним из-за какой-то чепухи, которая и гроша ломанного не стоит; и снова и снова слышать от него либо необоснованные обвинения, либо унижения, которые ливнем обрушиваются на него в припадке ярости.
