– С чего ты взял, что я хочу жить хорошо? – сказал младший брат, совсем сбив мое дальнейшее рассуждение.
– Ну как с чего? Каждый хочет жить счастливо.
– А может мне этого не нужно.
– Ну это уже смешно…
Этот небольшой диалог был лишь вступлением перед более серьезной темой. Я открывал этому человек сердце, а он, со своей стороны, заглядывал в него, осматривал, и плевал на все то, что я считал самым важным.
Разговаривая с ним о жизни, я перешел на тему религии, хотя узнал от среднего брата, что Владимир Иваныч был атеистом, отрицал всякое вероисповедание. Его вера, как он сам сказал мне дальше, была вера в его семью. По своей молодецкой неопытности, слабой силы суждения и прочих неважных моментах, я так разгорячился, что наговорил лишнего.
Я никак не мог понять младшего брата. Мне приходилось совершать над собой не испытываемые мной ранее мучительные усилия, чтобы хоть немножко сообразить, как он мыслит и что чувствует. Но сколько бы я не старался, у меня выходили только головные боли и замученное от тяжкого труда сердце. Я видел заблуждения его жизни, но совершенно не знал, как ему преподнести их с невыгодной стороны.
Как ему сказать, что он не прав? И, стоит ли это делать?
Ведь сказать такому человеку, что он не прав, то же самое, как сказать пьянице, что он пьяница. Ведь он нисколько не поверит в то, что он, интеллигентный человек, нравственно просвещённый, может одурманиваться. Если ему и сказать с доказательствами и примерами, что он пьет каждый день без отдыху, то он искусно, несколько самодовольно возразит, что это он для нервов пьет, а не потому, что любит пить и тем более зависим от водки. Более занятно то, что к этим рассуждениям он добавляет неосновательно и совершенно произвольно словечки ученых. И этим примером он окончательно подтверждает для себя, что он делает полезное дело.
Поэтому обдумав все, сообразив на этом примере ненужность что-либо доказывать, я решил не тратить лишних слов, и, как бы мне не было тяжело смотреть на этого заблудшего хилого мужика, я также решил оставить его судьбу на Божью волю.
Я вернулся к своей работе и продолжил уборку.
С больной ногой убирать было вдвойне тяжелей, и дело шло медленно. В обед я сделал перерыв и покушал. Во время еды я обдумывал разговор с младшим братом. Я обвинял себя в том, что задел его чувства, вывел его из себя. Мне было совестно за это, и я страдал. Но такое страдание продолжалось недолго, – только я принялся за работу, мне сразу стало лучше. За все это время, а это около пяти часов, от младшего брата не было ни слуху, ни духу.
