Угарный газ табачного дыма и выхлопные газы машины – это одно и то же вещество с одинаковой химической формулой – СО. Только в табачном дыме его больше.
Табачный дым содержит 384 000 предельно допустимых концентраций токсичных веществ, что в четыре раза больше, чем в выхлопе машины.
Курить сигарету в течение одной минуты – то же самое, что дышать непосредственно выхлопными газами в течение четырех минут.
Маленькая сигаретка – пуля замедленного действия, которая в тебя уже попала, но ещё не убила. Сделает это чуть позже. Завтра.
Вся наша жизнь – один затянувшийся прыжок в бездну. Мы – жертвы этого мира. Нас от этого душного гнойного мирка настолько тошнит, что все наши действия – осознанно или нет – ведут к нашей смерти. Мы все – самоубийцы. Мы хотим поскорее сдохнуть, чтобы не мучиться долго на задворках этой вонючей Вселенной.
Потому мы и курим, что сигареты – это пули замедленного действия. Потому мы и убиваем друг друга и суём в жопу банки из-под томатного сока… Мы попросту ненавидим друг друга. Мы попросту хотим, чтобы всё это поскорее закончилось. Для всех.
Для меня. Для тебя. Для него. Для неё… Для всех.
Только осознав истинную ценность этой затхлой жизни, ты начинаешь понимать раньше казавшееся тебя странным стремление придурковатых киношных маньяков уничтожить всё человечество к чёртовой бабушке. Только с возрастом понимаешь, что все эти маньяки – величайшие добродетели в истории человечества.
Они хотели спасти мир.
Спасти его от Нас.
Спасти от Человека.
Если бы тебе хоть на секунду дали покараулить пресловутую красную кнопку, то ты бы тут же нажал её. К чему церемонии? Кнопка – не чай, и ты – не китаец. Сдохните, падлы, и всё…
И пусть потом Маяковский расскажет, что такое «хорошо» и что такое «плохо»… Расскажет кому-нибудь другому.
* * *
Маму Серёже довелось увидеть лишь однажды. Это случилось через два года после расставания. Тогда ему исполнилось уже восемь лет.
Мама появилась в бабушкиной квартире вся такая красивая, сияющая, словно богиня с неба. Она улыбалась самой светлой улыбкой, какую мальчику только доводилось видеть. Тогда мальчишка повис у мамы на шее и не хотел её отпускать. Он вновь и вновь, плача от счастья, поднимал голову и смотрел в мамины глаза – такие зелёные, такие красивые. Пока мама держала Серёжу на руках, он, крепко обнимая её за шею, положил голову ей на плечо, губами касаясь её кожи, и плакал. Он не рыдал, а просто лил слёзы. Молча, лишь изредка всхлипывая. Будто телёнок, попавший в гудронную яму.
