Приступ, похоже, был короткий, но когда Матвей пришел в себя, над ним нависал державший его Куга. Плачущая Карина, забившись в угол, пыталась прикрыться одеждой. Гости толпились в дверях и встревоженно переговаривались.
– Живой? Вот и славно, – проговорил Куга по-доброму и немного весело, оттого стало еще ужаснее.
Куга хлопнул его по плечу и вышел. Матвей лежал на спине, боясь пошевелиться – промежность его Куга накрыл одеялом. Карина все еще плакала. Нужно было что-то сказать, но было так стыдно, что Матвей продолжал лежать, делая вид, что еще не в норме.
Карина, наконец, вытерла слезы, поспешно оделась и вышла, о чем-то переговорив с Кугой. Кажется, они смеялись. Да, они все над ним смеялись. Похохотали. Весело же, ну. Вся злость и боль будто бы собрались в одного Кугу и его веселое: «Вот и славно». Инвалид. Припадочный. Вот и славно. Бабу трахнуть не может. Вот и славно. Опозорился на весь район? Вот и славно. Бросила любовь всей жизни – и это славно.
Матвей, шатаясь, вошел на кухню. Куга улыбнулся и полез в холодильник, чтобы налить ему колы:
– Очухался немножко?
Матвею на секунду показалось, что он накрутил, что не мог Куга, его старинный друг, смеяться над ним, и пацаны не могли, и Карина – она же правда плакала, но Куга протянул ему стакан и добавил:
– Вот и славно.
Матвей почувствовал, что это – последняя капля. Последнее «славно». Он схватил со стола бутылку, хлопнул ее о край, как в кино. Она разлетелась, обдав ледяными брызгами. И было неясно – это холодная водка или мелкие стекла, впившиеся в руку. Он двинулся на Кугу, выбросил розочку вперед, стараясь попасть в живот, обтянутый белой майкой, но Куга резко оттолкнул его за лицо, Матвея мотнуло влево, он шарахнулся головой о холодильник и упал назад. Ждал припадка, но припадка не было. Все почернело, воздух отяжелел и начал давить. Стало душно, но дышать было лениво, и трудно. И Матвей умер.
С самого утра Юра маялся. Хотелось, как после отпускных взять жену, сына и пойти в торговый центр. И покупать там. Не просто игрушки, какие сын попросит, но и жене что-нибудь воздушное. И себе. Джинсы синие можно было бы. Если бы да кабы.
И обязательно встретить соседа или сослуживца. Дать жене карту у того на глазах:
– Вы походите пока, ага. Ему тоже чего-нибудь купи, – и соседу, – Пойдем по пивку?
И знать, что не пойдет. Потому что жена у него мегера и смотрит недовольно. А потом в кино и до дома на такси.
Торговые центры Юру завораживали. Здесь он переставал чувствовать себя ничтожным клерком в небольшой конторке, с ипотечной однушкой, усталой женой и мелким. Здесь всегда было светло, торжественно, шумно. А главное, лица у людей были такие довольные, будто они на праздник пришли, а не за покупками. Офисное здание, в котором работал Юра, вроде бы тоже светлое и шумное, но свет там какой-то синий и шум нерадостный, без вкрапления детских визгов и смеха…
