На следующий день, вечером, Матвей потащился в парк. Весна уже началась, но было еще промозгло. Он почему-то надеялся, что девушка догадается прийти на скамейку, но бабушка сказала, что рассчитывать на это глупо – он вчера не пришел, с какой стати она за ним бегать будет? Но девушка была там! Она сначала даже привстала от радости, но потом напустила на себя равнодушия и уселась обратно.
– Привет, – сказал Матвей, и неловко примостился рядом, стараясь поймать ее взгляд. Она мельком взглянула на него, и заулыбалась.
– Че ржешь? – спросил Матвей, но и сам лыбился до ушей.
– Да у тебя рожа такая… Довольная…
Они похихикали. Матвей подумал, что теперь ее плечи не кажутся широкими, и носик довольно милый. Попу, правда он не видел, потому что она сидела, но казалось, что и попа ему теперь покажется вполне себе выпуклой. Девушка стала ему почему-то знакомой и родной, как когда привык сильно, и уже не замечаешь, что у Куги очень короткие и широкие пальцы – обрубыши, у бабушки грудь лежит на животе двумя обвисшими мешками и пальцы на ногах такие заскорузлые, что кажутся каменными.
– Меня зовут Матвей, – сказал он, наконец.
Он ждал, что девушка в ответ тоже назовется, но она кивнула и улыбнулась. Матвей растерялся, не понимая, как же теперь спросить, но девушка, похоже не отвечала ему специально и теперь расхохоталась.
– Клава, – медленно проговорила она.
– Чё?
Матвей уже представил, как он знакомит Кугу с Клавой, представляет бабушке Клаву, или в загсе тетенька говорит: «Согласны ли вы… Клавдию».
Девушка снова засмеялась:
– Ну и рожа у тебя была! Не Клава я, расслабься.
Матвей выдохнул, и тут же принялся оправдываться, что мол, ну даже если и Клава, то это ничего, просто у них с Кугой была такая знакомая, Автоклава. Она работала на заводе, страшно пила и славилась тем, что не носила трусов даже в самый лютый мороз – надевала побольше юбок в пол, но ноги оставались голыми.
– Да знаю я ее, – отмахнулась девушка, – Поэтому и сказала. Она ссыт стоя, как мужик.
Матвей расхохотался – Автоклава и вправду ссала стоя, каким-то волшебным образом умудряясь не нассать себе в ботинки и не забрызгать ноги. Вид у нее при этом был отрешенный и задумчивый. А потом она сходила с места и на земле обнаруживалась лужа.
При всем своем алкоголизме Автоклава до сих пор оставалась женщиной красивой. Почему-то было от нее чувство, что не липнет к ней грязь, и даже бабы, ненавидевшие потаскух, к Автоклаве относились с жалостью. Рассказывали, что у нее ребеночка задавило. Эти ее юбки в пол и тревожный полусумасшедший взгляд делали ее какой-то другой, особенной. И тело у нее было белым и мягким, странно податливым. У Матвея Автоклава была первой, как и у большей части мужчин в городке.
