Сугар выбросила измочаленный побег, утерла лоб рукавом рубахи и сорвала новый. Эту нательную рубаху она берегла и надела только теперь, когда старая рубаха протерлась на груди до бесстыжих дыр. Эту рубаху отдала она мужу в их последнюю встречу, и наказала, что если не сможет он вернуться к ней, пусть подарит рубаху новой жене своей, и та пусть носит под нею их новых детей. Сугар говорила, но думала, что если бы и вправду нашел Эрдем себе новую жену, то Сугар удушила бы его этой рубахой. Эрдем тоже знал это и улыбался, слушая слова старинного прощания. Рубаху привез ей Тэнгиз. Вместе с ножом для убоя скота. По традиции он должен был перейти от Эрдема к Мунху, но Сугар продала его, чтобы купить еды.
Рядом промелькнула бритая голова Мунха. Сын бегал перед ней в высокой траве, полностью скрывавшей его. И Сугар на мгновение показалось, что он, обнаженный и загорелый дочерна, сейчас разгонится, и тоже взмоет вверх, в это бескрайнее и пустое небо.
Заметив, что она смотрит, Мунх вернулся к матери. На губах его, спекшихся и растрескавшихся, выступила белесая пена. Весь он был покрыт бурой конопляной пыльцой, и оттого казался загорелым. Он попытался устоять, уперев руки в дрожащие колени, но не смог – и тяжело опустился на траву. Сугар присела рядом и принялась торопливо растирать его. Одной рукой она скатывала пыльцу, а второй – собирала катышки на широкий лист. Мунх лежал на земле и все так же часто дышал, не глядя на мать и не мигая. Морщился, когда она слишком сильно давила на его подрагивающее тело.
Сугар скатала похожие на пластилин катышки в маленький круглый комок и вздохнула. Мунх услышал ее печальный вздох и, приподнялся. Она омыла его тело водой из старой, мятой пластиковой бутылки, помогла ему встать и повела прочь от поля.
Дома мальчику стало хуже. Его била мелкая дрожь, и ему казалось, будто сквозь него проходит ветер, оттого тело колышется как истертая, наброшенная на кол во дворе тряпка, которой мама моет пол. У мамы было очень длинное лицо, растекавшееся до самого пояса. Мама подошла и завернула Мунха в колючий куст. Он знал, что это не куст, а покрывало – оно знакомо пахло кислым молоком, но видел он все равно куст. Около куста бегало какое-то маленькое животное – суслик или младший брат. Оно влезло на топчан и заволокло на мальчика вытертый отцовский тулуп. Тулуп прибил куст к земле, как снежная шапка придавливает траву и деревья, и ветер больше не мог проходить через тряпку. Ветки куста сильно помялись и щекотались внутри. Они хотели прорасти через тулуп, но не могли, потому что до весны было еще долго, и это был уже не тулуп, а земля, стоптанная как коровья тропа.
