Вот черт. Роум был прав. Ей нравилось привлекать внимание Гранта.
«Ну, это было отвратительное самопознание», – подумала она про себя.
– Давай больше не будем говорить обо мне. Ты будешь сидеть и отвлекать меня или поможешь?
– Я не помогаю, – сказал Роум. – Последнее, чего я хочу, это быть сообщником.
– Цыпленок, – подразнила она его.
Парень согнул руки в локтях и похлопал ими, как крыльями.
***
К тому времени, когда Грант зашел в домик, светило солнце, птицы пели в утреннем воздухе, и каждый дюйм его стола был покрыт блестящей серебряной фольгой, вплоть до его степлера и трех ручек, которые он держал на своем столе, и кофейной чашкой (также покрытой фольгой).
Грант остановился, когда вошел в комнату и посмотрел на стол. Мужчина действительно смотрел на него долгое, долгое время. Бренне было трудно продолжать работать, как будто ничего не случилось, зная, что он стоял в десяти футах и смотрел на свой стол. Но она продолжала печатать. Это было настоящее произведение искусства. Девушка уже сделала несколько снимков со своего телефона и разместила их на нескольких сайтах социальных сетей, чтобы ее друзья могли оценить ее артистизм, прежде чем Грант проснется и сорвет все это.
Мгновение спустя, кожу на ее затылке стало покалывать. Бренна знала, что он смотрел на нее. И она не могла остановить глупую улыбку, которая начала изгибать ее губы, независимо от того, как сильно девушка пыталась удержаться.
Грант засмеялся. Громко и звучно, и это заставило Бренну впасть в полное очарование.
Девушка и раньше подшучивала с его вещами. Было время, когда она нанесла розовый блеск на его клавиатуру и телефон. Время, когда она обсыпала его машину мукой прямо перед дождем. Время, когда она переадресовала его звонки группе поддержки эректильной дисфункции. Было полдюжины других, меньших шалостей, которые она проворачивала. Мужчина был в ярости из-за всех них, независимо от того, насколько велика или мала была шалость. Он бы полностью и совершенно в ярости каждый раз, и каждая шутка заканчивалась тем, что он кричал или давал клятву избавиться от нее. Чего, конечно, никогда не было.
Но Грант никогда раньше не смеялся.
И Бренна должна была признать, что смеющийся Грант в хорошем настроении, это великолепное зрелище. Его обычно несколько суровые черты были растянуты в приятную, почти губительную улыбку, когда он осторожно взял степлер в одну руку и осмотрел его. И все это время мужчина продолжал смеяться, как будто тот факт, что она обернула в фольгу его стол, был самой милой вещью в мире, и это доставляло ему огромную радость.
