Постояв немного на пороге, я вошёл. Внутри было не прибрано. Но только на первый взгляд. Потом в этом хаосе какой-то старой и странной рухляди начали проглядывать черты разумности и… Служения чему-то. Самое интересное, что я осознавал всё это: что-то там было не так, но все эмоции – всё, чем чувствует человек, полыхало.
Она что-то сказала, я не ответил. На её бледном лице не отражалось никаких эмоций, но я был абсолютно уверен, что она понимает, что я чувствую. Эта эгоцентричная манера, когда тебе кажется, что все видят и чувствуют точно, как ты…
Я набросился на неё, но не как любовник, а как дикое животное, мозг которого повреждён пулей охотника – не осознавая, чего я хочу от неё, руки с грубой силой сжались на её ягодицах. Она что-то сказала. Моё лицо перекосило улыбкой. Она показала рукой на дверь – я покорно пошёл туда. Она захлопнула её за мной. Я снова был один: стоял в мрачном подъезде с запахом хлора и какой-то жжёной травы. Кажется, второй запах стоял в квартире Акулины.
Я вышел на улицу. Не уверен, но кажется было темно. Захотелось сделать что-то, что останется со мной навсегда, что-то законченное, ощутимое. Мой горящий череп оказался прислонён к неровной кирпичной кладке старого переулка. Было темно, свет падал откуда-то сбоку. Я упёрся локтями в стену, засунул пальцы обеих рук в рот и стал изо всех сил давить на передние зубы. Я давил, пока не ощутил зуд и жжение внутри дёсен, а затем боль. Ощутил вкус крови. Давил пока оба передних зуба с острыми отростками корней не оказались в моих ладонях.
Вернее, чем сатанисты, нет друзей
Я испугался.
За 2 недели мне вставили новые зубы. Родители повели меня к психологу. Я не стал им ничего рассказывать. Просто молчал. Естественно они связали произошедшее с моим стилем одежды и образом жизни последних месяцев. Психолог был хороший, ничего не скажу, но он мне был не нужен.
Уйти из дома мне теперь не представлялось возможным, поэтому пришлось действовать рискованно. Риск был в том, что они ещё сильней убедятся в моей приверженности какому-то культу и мой домашний арест будет продлён, но выбора не оставалось. Я ослаб, поэтому не смог бы разработать и реализовать какой-никакой план побега.
По-прежнему, внутри себя я чувствовал пламя, но теперь для него не осталось топлива. Я быстро слабел. Весь организм словно выгорел изнутри и оставались одни только тлеющие уголья, так что ни тело, ни разум толком не слушались меня. Теперь мои чёрные плащи и прочая атрибутика были абсолютно к месту: я похудел, осунулся, был бледен и главное – совершенно никого не хотел видеть.
