Как и предполагалось, дорогу мне преграждает огромный красный бубон.
– Хватит, Звягин, – устало просит она. – Мы должны хотя бы попробовать сблизится.
Узнать друг друга. В чем тогда смысл этих отношений?
Игнорируя прыгающее веко, я натягиваю фальшивую улыбку.
– Свобода, глупая. Freedom, stupid [1].
– Но это бессмыслица. Ты должен дать нам шанс. Все может получится.
Вздыхаю и качаю головой.
– Impossible, Rayka. Impossible [2].
На этих словах я продолжаю путь, но будь проклят весь этот свет, Варя снова шагает по правое плечо от меня. Я готов заорать, но только лишь смотрю на причину моей головной боли и молчаливо требую объяснений.
– Что? – по-деловому говорит она. – Если у нас полная свобода действий, то я свободна делать то, что пожелаю. И идти в школу с тем, с кем пожелаю.
Мне ничего не оставалось делать, как пойти на первый урок, иначе Варя никогда бы не отвязалась. Нужно отдать ей должное, моя потребность заметно тускнела на фоне той нервозности, которую она провоцировала.
Тарасова была из категории тех людей, на которых кончались мои полномочия. За маской невозмутимой наивности она чувствовала себя вполне комфортно: отзеркаливала негатив, пропускала мимо ушей колкости и делала вид, что не чувствует пренебрежения в ее сторону. Я столкнулся с таким впервые, ведь раньше мне составляло труда отвязаться от человека. Один мой взгляд заставлял людей шарахаться, а порой и вовсе – перекрещиваться. Но что не так с этой особой? Неужели она настолько безнадежна, что готова вцепиться в первого попавшегося, кто хоть как-то с ней заговорил? Мне приходится искать всякие причины, так как все это не вяжется с любовью. Ну или очень больной, уродливой любовью. Только обезображенная душа способна на чувства ко мне. Только исковерканное сердце способно полюбить меня.
Когда мы входим в класс, в кабинет географии, то меня сразу же окружает добрая половина однокашников. Они приветствуют меня рукопожатиями, спрашивают о здоровье и даже умудряются наперебой рассказывать последние новости, которые, отнюдь, меня не интересуют. Но вот Тарасова, она не думает сдаваться. Сквозь мельтешащую толпу мне удается увидеть, как та садится к Быкову и, рисуя в воздухе небесный ореол, губами обводит:
«Свобода».
Я принимаю ее ход и, схватив за руку Верещагину, сажу ее рядом с собой, дабы исключить присутствие Вари, на тот случай если она передумает. По своей глупости девчонка решила, что мое раздражительное состояние не что иное, как заедающее чувство ревности, но как же она ошибалась.
