По моей щеке скатывается горячая слеза. Губы дрожат.
– С возвращением, – бормочу хриплым голосом.
– Спасибо…Спасибо, за все.
Мы молчим. Я улыбаюсь, уверена – он тоже. Следующий глоток теплого воздуха кажется мне особенно вкусным. В животе порхают мотыльки.
– Ты придешь? – аккуратно интересуется Витя. – Отец настолько рад, что готов бежать за бутылкой. Только тебе удастся его остановить.
Боже, как же тепло. Как тепло.
– Только при одном условии, Звягин, – ты примешь душ.
– Конечно. Все что скажешь.
Я отключаюсь, чуть ли не вприпрыжку шагаю по кирпичной тропинки больницы, поидиотски улыбаюсь, предвкушаю радость встречи и в какой-то момент врезаюсь в пешехода.
Подняв голову, я зарываю в себе все счастливые эмоции.
– А что ты тут делаешь? – ехидно спрашивает Верещагина, с любопытством читая название на фасаде больницы. – Пришла за анализами?
Счастье подобно маленькому мотыльку…
Чем настойчивее ты за ним гоняешься, тем дальше оно ускользает.
После бодрящего душа и сытного обеда чувствую себя хорошо. Не фантастически, но дышать стало легче. Напряжение ушло, шум в голове исчез. И пусть мое тело почувствовало определенную свободу, то в груди застрял острый камушек, – он не давал полностью выдохнуть и постоянно напоминал о себе. Что-то было не так. Мой надоедливый камень – чувство вины, которому я не могу найти объяснения. Память будто стерлась частично, оберегая меня от ненужных воспоминаний. Тех, за которые стоило себя винить. Весьма странное ощущение, но мне не хотелось в этом капаться.
Пока отец возиться с духовкой, старательно делая вид, что хоть что-то соображает в технике, я хожу по квартире из угла в угол в ожидании Тарасовой. Мы не виделись, казалось, целую вечность, и кто бы мог подумать что, я заскучаю по этому человеку? Я скучал по ее глупому выражению лица, по стыдливому румянцу, мне не хватало ее ворчания и неуверенной, испуганной улыбки. Беспокойно ждал, нервничал, переживал и мне это не нравилось. Я не был готов к еще одной уязвимости, у меня и так слишком много пороков.
Варя постучала в дверь после обеда, и я, как пришибленный первоклассник, приказал отцу молчать, а сам затаился за дверью. Это был самый идиотский мой поступок за последние восемнадцать лет. Даже когда я по несколько раз звонил в собственную квартиру, дабы заставить отца понервничать, и убегал, то не был настолько примитивен, а это продолжалось с утра до ночи.
Черт, а ведь тогда я был счастлив.
