Только вот к концу тренировки выдержка дала сбой. Его охватило странное, какое-то первобытное, дикое чувство, когда она стояла прижатой к дереву. Полностью беспомощная. Покорная его воле. Беззащитная.
Еще эта бьющаяся жилка на шее, просвечивающаяся сквозь белую кожу. Она буквально заворожила, затуманила голову. До безумия хотелось прильнуть губами к нежной, податливой плоти, оставить на ней свой след. Доказать и себе, и другим, что эта женщина принадлежит только ему! Что только перед ним она будет такой вот покорной, уязвимой.
Прежде чем разум взял верх над инстинктами, Натан поддался порыву и сделал то, чего желал. Запах истинной тут же шибанул в ноздри так, что он окончательно потерял голову. Хотелось вжимать ее в себя, впиваться в нежную кожу так, чтобы боль смешивалась с удовольствием, а самка не смела и подумать о сопротивлении.
Неизвестно, что бы он сделал потом. Наверное, одним лишь поцелуем в шею не удовлетворился. Начал бы терзать тонко-очерченные губы, всегда чуть недовольно поджимающие, когда она смотрела на него. Убрал бы с них это бесящее его выражение. Заставил покорно открыться навстречу. Стать мягкими и податливыми. А потом...
Кровь в паху приливала все более ощутимо от тех картин, что он представлял в голове. От того, что ему хотелось сделать с этим хрупким, таким желанным телом.
Легкий разряд, пронесшийся по телу и сосредоточившийся в особо чувствительной точке в районе солнечного сплетения, вырвал из полубезумного состояния.
В мозгу яркой вспышкой пронеслась мысль - Эулин только что пыталась на него воздействовать. Причинить вред. Остановить.
Запоздало осознал, что фактически его действия можно трактовать как насилие. И что партнерше это не доставляет никакого удовольствия.
Натана будто холодной водой окатило. Что же он творит?!
Как ни протестовало тело, заставил себя оторваться от Эулин. Вглядывался в ее лицо, желая прочесть по нему то, что девушка чувствует. Поза покорности и едва уловимый оттенок страха, что примешивался к ее запаху, сказали больше, чем хотелось бы.
Она воспринимает его сейчас как врага, опасается. Осознание этого кольнуло в сердце. Если бы только Эулин могла проникнуть в его мысли, она бы поняла, что ему легче руку себе отрезать, чем причинить ей вред!
Да, он хотел ее до умопомрачения, но довел бы дело до конца, только если бы почувствовал отклик, ответное возбуждение. И ведь на какое-то время ему даже показалось, что этот отклик был! Может, еще и потому настолько снесло крышу. Самообман порой так сладок. Но когда открывается, становится еще горше.
