Пляж был свободен от людей. Лишь несколько одиноких спортсменов там и здесь энергично занимались собой, не чувствуя ограничений. Вдоль воды, покачиваясь на длинных когтистых лапках, озабоченно прохаживались крупные белые чайки. Их сородичи разрезали небо остроконечными хитро изогнутыми крыльями.
Сергей по-военному разделся, опять бросил вещи на песке и вошёл в слегка холодную воду. Полный штиль обеспечил ее исключительную прозрачность. Потому подводные камушки резко меняли свои очертания под действием подводной бури, рожденной ногами Сергея.
На душе было торжественно и печально. Тело приятно напрягалось, словно понимая, что этот заплыв станет последним в сезоне.
Далеко, почти у горизонта, равномерно и уверенно устремился вправо к горизонту, то есть, всё дальше от одесского порта, известный Сергею своим черным силуэтом красавец-теплоход «Иван Франко». Построенный на верфи в братской Польше, он давно занял место флагмана Черноморского пароходства. «Но почему так рано? – пожалел туристов Сергей. – Не выспались, не попрощались с Одессой, как просит душа! Завтракать будут уже в открытом море!»
А навстречу «Ивану Франко» красиво устремился в одесский порт «Адмирал Нахимов», видимо, и впрямь, чтобы успеть к завтраку. Сергей легко отличал среди других теплоходов его длинный белый силуэт. У «Нахимова» две трубы. Столько же в Черноморском пароходстве только у маленького «Крыма». «Нахимов» достался нам в счёт репараций от немцев. Тогда он назывался «Берлином», а родился в 1925 году.
«Намного старше меня! – подумал Сергей. – И многое повидал на своём веку!»
В то время, когда Сергей любовался стройным профилем «Адмирала Нахимова», никто в мире не мог предвидеть, сколь страшная участь ждёт этот теплоход, его пассажиров и команду в последний августовский день через год.
7
Провозившись со сборами и понадеявшись на трамвай, который так и не появился на остановке за все пятнадцать минут нервного ожидания, хотя в другую сторону трамваи шли бесперебойно, Сергей почти бегом пролетел сквозь здание вокзала и, проклиная свой небольшой, но тяжелый чемоданчик, по широкому перрону устремился к вагону.
Состав подали вовремя, потому дисциплинированные пассажиры давно выглядывали из окон, заняв свои места. Они вынужденно болтали через открытые наполовину окна, прощались, смеялись или плакали.
А провожавшие уже томились всё не отходящим поездом, вынужденно поддерживая пустые разговоры. Всё было сказано и теперь задавалось лишь дружным началом вращения сотен чугунных колёс. Потом пассажиров и провожающих начнётся другая жизнь. У каждого – своя! А это прощание займёт в ней место короткого эпизода.
