Молодость вспоминать было приятно. Он был счастлив по-настоящему. Сколько было веселых застолий с друзьями! Где те друзья сейчас? Позднее он сам стал избегать встреч с ними, ссылаясь на дела. Но как он не пытался думать о другом, в глаза кидалась молодая, веселая Маша. Маша последних лет – совсем другой человек.
И вот эти два образа жены слились в один болезненный и кровавый. В нем проснулась жалость. Часы летели со скоростью секунд. Постель горела под ним, он не знал, что с собой делать. В нем шевелилось и росло что-то человеческое: ужас, стыд, отвращение к самому себе. Он физически ощущал, как седеют волосы на его голове, струйки пота бегут по груди. Он смахнул одеяло, сел, уставившись в полумрак. «Господи, что это?»– взмолился он. И вдруг его осенило: телефон.
–Алло! У вас там должна быть… – говорил он, молясь и путаясь.
– Больная спит. Ей назначено лечение. Не переживайте вы так, завтра можете навестить, – ответил бодрый девичий голосок.
–Жива?Жива!!!– воскликнул он, и из самого нутра к глазам покатилась слеза.
За окном забрезжили сумерки и высветили на стуле халат жены. Будто она встанет сейчас, наденет его и пойдет в кухню готовить мужу завтрак. Большой человек на миг показался себе маленьким и ничтожным, обыкновенным мужиком, которому без жены никуда.
Бомж
( фрагмент романа И. Петровой «Идеальный мужчина» в обработке).
Шли святки. Люди ели мясо, запивая его вином, или, уютно устроившись у телевизора, наслаждались домашним уютом. А на улице замерзал бомж.
Мороз под тридцать градусов продолжался уже не первый день. Слепой старик, у которого он жил в аварийном подвале, метался в жару. Есть было нечего и надо было идти на улицу.
Превозмогая боль коченеющих рук и ног, он заходил в подъезды и звонил непослушной от мороза рукой в случайные двери. В одной квартире дверь открыла девочка лет десяти и тут же захлопнула ее, испуганно ойкнув.
Из-за другой бешено залаяла и застучала когтями по дереву собака. И он, звонко стуча застывшими ногами, обутыми в рваные холодные «дутыши», неуклюже выбежал вон. Дальше также не везло. Во всех глазах читал он свою ненужность и убожество. Люди отводили взгляд и старались отвлечься от тяжелого впечатления, что он проводил. Кожа на руках лопалась, кровила, но он уже привык и к боли. Всё же женщины были добрей. Он жадно сгрыз, неуклюже держа, несколько печений, проглотил яйцо, сплевывая приставшую скорлупу, хватил у подъезда снега.
