– Молодой человек, пристегните ремень, пожалуйста. – Стюардесса натруженно улыбалась.
– Да, да, конечно. – Он смущенно глянул в ее густо накрашенные глаза.
Она вернула Олега к реальности, которая была такова: с женой они не разговаривали уже второй месяц, семилетняя дочь, боясь обидеть маму, подходила к нему редко. Зато на другом конце города его каждый вечер ждала Вика-Викуля, смешной тонкий одуванчик, от одного взгляда на которую у него сжималось сердце. «Что бы сказал на это батя? Была ли у него такая Вика? Теперь я не узнаю об этом никогда», – подумал он, когда двигатель самолета уже ревел во всю мощь, готовясь оторвать аэробус от земли.
Павел Николаевич был уважаемым человеком, на заводе его знали все. Кто-то боялся за слишком прямолинейный нрав, кто-то обожал за справедливость. А вот дома, со своей Оленькой, он был очень нежным. Она бы сильно удивилась, если бы услышала, как он распекает бригадира за невыполненный план, используя только пять всем известных слов. На матерном наречии Павел Николаевич умел строить невообразимые конструкции. Олег никогда не слышал дома брани, если родители вздорили, сын улавливал это только благодаря особому электрическому разряду, разливавшемуся по квартире, от которого гудел воздух. При этом взрослые продолжали общаться, правда, не так искренне, как они делали это обычно.
«Не было у отца никакой такой Вики, это точно», – продолжал гонять одну и ту же мысль Олег, когда вышел из здания аэропорта и направился к своей машине, которую оставил на платной стоянке.
Стояла дождливая осенняя ночь, он быстрым шагом, ежась под моросью, дошел до автомобиля. Сел за руль, но все никак не мог повернуть ключ зажигания: не знал, куда ехать: домой или к Вике. Хотелось поддержки, ласкового слова.
«От Оксаны не дождешься, ее ничем не пронять. Так и будет дуться, как мышь на крупу. Папу она особо не любила», – размышлял он, держась за руль и постукивая по нему большими пальцами. «А Вике зачем мои страдания? Что я ей скажу, когда припрусь среди ночи? У меня умер батя, пожалей меня? Так не пойдет».
И вдруг слезы, которые так и не появились на глазах во время похорон, хлынули потоком. Олег плакал, как в детстве, – навзрыд, вытирая тыльной стороной ладони, мокрый нос. Ему было так жалко себя, так горько, что рядом больше нет отца, что его сын не смог быть счастливым и теперь вынужден, как беспризорный пес, жаться под осенним ночным дождем.
Прошло минут десять. Олег взял себя в руки, нашарил в бардачке салфетки, высморкался. Он никогда не курил, но вдруг почувствовал, что именно сигарета поможет ему взять себя в руки, повернуть ключ зажигания и наконец решить, что делать.
