– Не помню, не знаю, – повторил Шурка. Он действительно не знал, о чем я.
– Почему ты не звонил ему? Не встречался?
– Жили в Магадане. Редко приезжали сюда. Жизнь развела, – отмахнулся он.
Знаешь, папа, я поверила Шурке. Он не помнил твоего калашного ряда, он выстроил свой – с иными калачами, пирогами, сбитнем. Но дорогу туда указал ему ты, и он по-прежнему называет тебя дядей Момой.
Продолжение главы: я, мама, бабушка, Мудровы
Кроме Шурки у нас часто гостила бабушка, наезжая из Москвы. Бабушка овдовела в пятьдесят один год, не имея жилья и средств к существованию. Обе дочери звали ее жить с ними, но обеих содержали мужья, а оказаться на иждивении зятя бабушка не желала. Только что правила в собственном доме, руководила мужем, семьёй, а тут идти в чужой монастырь…
После смерти деда бабушка уехала в Москву к давнему поклоннику – Александру Николаевичу Калинину. Он тоже был вдов и в придачу к руке и сердцу предложил прекрасной Евгении военную пенсию и жилплощадь в столице. Знакомы они были по Ташкенту. Чуть ли не против дома Бочарниковых находилось военное училище, которое готовило лейтенантов для Красной армии. Молодые курсанты, среди них Тихон Мудров, поголовно влюблялись в юную Наташу Бочарникову – тётка и впрямь была ярко и броско красива, а офицеры постарше, преподававшие или руководившие училищем, отдавали должное величавой красоте ее матери, Евгении Александровны.
Летом не то пятьдесят третьего, не то пятьдесят четвёртого года мама поехала в Москву и взяла меня с собою. Ночевали мы у кого-то другого, а днём гостили у бабушки. Они с Александром Николаевичем жили в центре Москвы в новом сталинском доме в большой светлой комнате, которую отставной полковник получил, выходя на пенсию. Посредине комнаты от двери до окна мелом была проведена жирная линия.
– Разве дома можно рисовать классики? – Простодушно поинтересовалась я.
– Это не классики, – улыбнулась бабушка. – Мы с Александром Николаевичем поделили комнату пополам. Это сторона моя, а вот та – его. Не заходи туда, пожалуйста. Ходи здесь, – велела она.
– Ходи, где хочешь, Машенька, и там, и здесь, – вмешался Александр Николаевич. – Иди сюда!
Я посмотрела на обоих, на молчавшую маму и пошла ровнёшенько по меловой полоске, стараясь ставить ступню за ступней прямо на линию. Трое взрослых заворожено следили за экзерсисом ребёнка.
– Хочешь банана? – Спохватилась бабушка.
Никогда не виданный мною фрукт смешно очищался от кожицы – р-а-а-а-з, оставалась голенькой белая серединка, немного упругая, прохладная и сладкая. Вкусно!
