Свежий ветер и холодный дождь понемногу возвращали силы. Вокруг улыбались гвардейцы.
– Ну, рассказывай, что там на том свете, какие новости?
– Без продаттестата не принимают?
– Он ещё молодой – не приняли…
Я попробовал подняться с доски. Голова закружилась, начался кашель – непрерывный, дерущий в горле, черные сгустки сажи летели из лёгких, тошнило. Кто-то сбросил куртку и набросил мне на плечи.
– Вася… – узнал я своего верного друга, – а Стрельцов? – с ужасом вспомнил я о штурмане.
– Увезли. Ноги у него… немного обгорели. Это он мне и крикнул о тебе…
Своим спасением я был обязан Васе. Он догадался обо всём и ломом сумел прорубить стену в вагоне.
Люди расходились. Вася убежал, чтобы раздобыть для меня какую-нибудь одежду. Вагон никто не тушил, в этом уже не было необходимости – он догорал. Я сидел перед ним на корточках, прикрывшись курткой, и грустно глядел в огонь. Мятежная тоска вселилась в душу. Там, где-то в огне и пепелище, остались все мои документы, фотографии, вкладная книжка, адрес, данный диверсантом и письмо, такое долгожданное письмо осталось недочитанным…
Вот они – «океан счастья, море сил и ручеёк воспоминаний…» Впрочем, не будь того письма, дело могло обернуться ещё хуже… Бессонная ночь, столько пережитого за эти последние сутки окончательно расстроили нервы, и я потерял всякую власть над собой. Страшная досада, непреодолимая тоска и жуткое отчаянье бушевало в груди. Вот она, жизнь – всегда так глупа. И «только издали она нарядна и красива, и только издали влечет к себе она». Только в воображении, в книгах, в романах она привлекательна, там все гладко, последовательно, закономерно. В жизни же, в действительности всё наоборот. Здесь нет справедливой закономерности, мало правил, много исключений, а слава и счастье мало зависит от способностей и особых качеств человека, и чтобы добиться их, надо быть просто счастливым. Жизнь же может оборваться очень глупо и дешево, и, по сути дела, она не стоит того, чтобы о ней так много заботиться. Глупая, незначительная, совсем не предвиденная случайность порою решает чрезвычайно многое… Могли ли мы думать, что, возвратившись из такого дальнего и опасного полёта, можем погибнуть в совершенно безопасном месте… Мог ли я думать, что эта нелепая случайность впоследствии станет для меня такой роковой…
Вагон догорал. Давно уже затихли взволнованные голоса, люди разбрелись по своим местам, всё утихло. Только слабо шумели вершинами высокие ели, окружавшие вагон, да с глухим треском последние языки пламени лизали серые груды хлама…
