В № 13 я прострелил в нескольких местах бензобак, выплеснулся бензин, и я поджёг самолёт: он не подлежал ремонту и не должен был оставаться на территории врага как секретная материальная часть.
Мы отъехали далеко, а черный густой дым всё ещё поднимался над лесом. Я думал над тем, какие колоссальные расходы несет авиация. Сколько народных средств, сколько кропотливого, трудоёмкого труда было вложено в тылу в этот самолёт и какая-то доля секунды, глупая случайность, недостаточная подготовка лётчика поставила на всём этом крест. Был уже вечер, когда мы въехали в небольшую немецкую деревушку, где размещался наш ПАРМ. Я сдал машину в авиа мастерские, и мы с Серафимом направились к немцам, чтобы устроиться на ночь.
Мы выбрали в деревне более аккуратный дворик и без стука вошли в дом. Немцы, видно, ужинали всей семьей. Дети подняли плач, немка забеспокоилась: видно было, что здесь уже встречались с русскими, и теперь им страшен был один их вид. Я мысленно стал подбирать слова, чтобы составить фразу, но немка опередила меня: она робко промолвила:
– Guten Tag, rusisch Werkules![2]
– Где у неё здесь напиться можно? – сказал упарившийся Серафим, – он плохо понимал по немецки.
– Frau, geben sie mir messer,[3] – я перепутал сходные слова «messer» и «wasser».[4]
– Messer?[5] – тревожно переспросила немка и с ужасом оглянулась на детей.
– Ya, Ya, messer![6]
Немка порылась в столе и дрожащей рукой подала нам нож.
– Nein, nein, Wir wil trienke messer.[7]
– Wasser?[8] – облегченно вздохнула немка.
– Ya, Ya,[9] – Серафим расхохотался над моими познаниями иностранных языков.
Глядя на добродушное, улыбающееся лицо Серафима, немка поняла, что нас бояться нечего, и мы разговорились. Мне интересно было говорить на чужом языке, ковыряться в памяти, подыскивая подходящие слова, составлять фразы. Мы чувствовали себя, хоть и непрошенными, но влиятельными гостями, нас очень внимательно слушали, пытаясь понять. Помогали жесты – общепринятый международный язык. Мы огляделись вокруг. Серафим бесцеремонно уселся в кресло, стащил унты и внимательно принялся изучать свои натертые ноги. В углу на кушетке молча лежала молодая, но бледная женщина. Она стонала
– Was ist das diese Mädchen? Sie ist Krank?[10]
– Ya, Ya, Rusisch Kamrad… Rusisch Kamrad.[11]
– Ich niks ferschtein,[12] – не понял вначале я.
– Sie schreibe Papier?[13]
– Ya…[14]
– Wo ist Papier?[15]
– Ya…[16]
– Wo ist Papier?[17]
Немка порылась в какой-то шкатулке и подала клочок курительной бумаги. Безграмотно и корявым почерком там было написано: «Проверена отделением, выдержит больше. Мстители». Потешаясь над немцами, они оставили немке эту бумажку с тем, что якобы немка за это может получить продукты у русского коменданта.
