Действительно, в седьмом часу пришла толпа во главе с Первосвященником Каифой. Понтий Пилат заметил, что в ворота на площадь суда стражники храма пропускали не всех, а вроде как людей заранее отобранных, но не придал этому значения. Привели сильно избитого нищего, очень худого и в изодранной одежде. Префект однако заметил во взгляде этого человека уверенность в своей правоте, чувство собственного достоинства и отсутствие хоть какой-то тени неприязни к тем, кто его вел, и к тем, кто его собирался судить. Суд продолжался около двух часов, за которые префект почти полностью обессилел…
Наконец суд над Иисусом завершился, и стражники увели его на казнь к месту распятия. Понтий Пилат продолжал сидеть, облокотившись руками на колени, в своем огромном кресле, спинку которого украшала каменная голова коня, и думал о том, что он так и не смог понять, за что же иудеи, находящиеся на площади суда, все как один кричали: «Распни его, распни», – за что же на самом деле иудеи хотят казнить Иисуса.
Когда Иисуса вывели за ворота, к тем, кто был на площади присоединились те, кого сюда не пропустили, и вся эта толпа сопровождала Иисуса на Голгофу. Префект слышал крики, вопли, смех и плач, раздававшийся из толпы, сопровождавшей осужденного на казнь, очень неоднозначно восприняла толпа вынесенный приговор. Эти звуки мешали префекту сосредоточиться, обдумывая принятое решение. К тому же в воздухе висела духота, как и всю предыдущую ночь, и Понтий Пилат чувствовал себя неспособным рассуждать здраво. Он дал распоряжение страже никого к нему не пускать и сделал рукой жест, чтобы его оставили одного. Стража удалилась. Префект еще долго сидел в своем кресле неподвижно, он чувствовал жалость к осужденному и, к своему удивлению, чувствовал невиновность Иисуса.
Так сидел он часу до шестого.
И вдруг тьма опустилась на землю, стало темно как ночью. И только он подумал: «Свершилось», – как прибежала его супруга Клавдия, на ней лица не было: вся в слезах, растрепанная, глаза выражали то, что творилось у нее в душе – ужас. Она крепко обняла супруга за плечи и присела на подлокотник кресла, дрожа от страха.
– Что, дорогая? – спросил Понтий Пилат.
– Я же посылала к тебе во время суда слугу, чтобы он передал тебе мои слова: «Не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него». А ты не послушал меня. Много теперь будет горя в нашей семье.
Дворец осветили факелами, и Понтий предложил:
