***
У Луисинана пока что всё тоже ладилось. Попутчики особо не докучали, и он находил поездку на окаймленном ареолом чего-то зеленого и чая поезде очень даже хорошей. В Бресте он пересел на исконно российский поезд дальнего следования. Сейчас проезжали мимо Смоленска, было около четырех часов утра и почти весь поезд ещё спал, хотя и здесь, среди русских, находились-таки ранние пташки, вставшие уже десять, если не двадцать минут назад. Луисиан пока что лишь нежился в постели. Он ещё не собирался вставать, хоть уже и открыл глаза, но скорее не чтобы спрыгнуть со своего второго этажа плацкарта и, зацепив ногой какую-нибудь жестянку, перебудить всех вокруг, а просто насладиться той волшебной атмосферой тайны, в которую попадает каждый, просыпаясь ночью в дороге в другой стране. За окном виднелись какие-то озера. Уж где-где, а в России-то точно пахло настоящей зимой. Ещё в Бресте, пересаживаясь с одного позеда на другой, Луисиан заметил не совсем обычную для его нюха силу мороза. Наверное, было около нуля градусов. Стоял конец января, и уже назавтра, вот-вот, должен был наступить февраль-месяц. В общем, это оказалось ещё далеко не порогом минусовой российской температуры. Луисиан уже перестал надеяться увидеть тех лебедей и аистов из окна своего вагона, коих намеревался увидеть всё время по дороге из Парижа, лелея себя тесной надеждой, что Смоленск-один из самых южных городов России. Но тщетно. Никаких лебедей не было. Зато, насколько только мог видеть глаз, на сотни, тысячи километров вокруг, распластался слой толстого, тянущегося, как какой-то топленый шоколад, январского снега. Сейчас, в свете полной Луны и мириадов звезд он выглядел то так, то этак, и переливался всеми цветами ночной радуги сразу, как будто вместо солнца на небо поместили сапфир и теперь водили им туда-сюда в стороны. Конечно, сапфира не было. Не проживет долго сапфир в Росиии. Это как ехать в лес на большой иностранной машине. Жалко, да и только. Напорется на какой-нибудь сук, завянет, поцарапается или попросту испачкается. Так и здесь. Не съест голодный медведь, выбравшийся зимой из спячки-так утащит к себе наверх ворона. Одним словом, невыгодно. Но зато вот так, как было здесь, когда казалось, будто кристаллы этого чуть более морозного чем надо для того, чтобы лепить снеговика, снега, будто отражались в блюдечке неба разными узорами, вот так было совершенно неплохо. Луисиан глядел в окно и видел всё больше лес, возвышающийся над скоплением звезд где-то на юго-востоке. Чуть левее и много ниже, должно быть, был Сириус. Но не видать Луисиану Сириуса, как не видать ему ещё много всего, пока не положенного ему временем и возрастом.
