— Ах, гады! Как же земля их носит?
А кто-то в колонне с лютой ненавистью выдавил:
— Вот он фашизм!
И опять, извиваясь и поднимая пыль на проселочных дорогах, движется колонна. Идут солдаты тяжело, не в ногу. Тускло мерцают сквозь пыль стволы полуавтоматов СВТ, минометов, противотанковых ружей. Колонну обгоняют пушки на конной тяге.
— Эй, пехота, садись кому топать неохота.
Карпухин, зыркнув глазом влево-вправо и убедившись, что офицера поблизости нет, ловко вспрыгнул на лафет семидесятишестимиллиметрового орудия.
— Что, боитесь оторваться от пехоты? — снисходительно спрашивает он ездового. — Вы уж, ребятки, держитесь за нас, не пропадете.
Смех волной прокатывается по колонне.
Орудие с Карпухиным на лафете догоняет медсестру — блондинку с черными бровями, помогающую подняться на ноги занемогшему солдату.
— Что ж ты, милый, так-то? — Добродушно корит его сестра.
— Не надо, сестричка, я справлюсь, дойду, — смущается он.
— На лафет его вместо меня, — предлагает Карпухин.
Он спрыгивает с лафета и помогает устроиться на нем пострадавшему.
— Спасибо, ефрейтор.
Сестра довольна.
Карпухин глаз не сводит с хорошенького девичьего лица.
— Ну что смотришь-то? — строго спрашивает девушка.
— Насчет свиданьица размышляю. Встретимся у тополя, как солнышко на закат? Я цветочков захвачу.
— Иди, иди, репей придорожный, — уже мягче говорит она.
— До скорого, значит? — картинно повернувшись, Карпухин возвращается в строй.
Медсестра задумчиво смотрит ему вслед.
