– Ай да плевать. Дело – дрянь. Что это за чёрт тогда?
– Дмитров Егор Олегович. Шизофреник. Помешался на этом «пении снега» и никуда из дома не выходил уже неделю. Так… Ага… Так-так…
– Что?
– Да Михалыч опять всё дело оплевал.
– Я говорил не давать этому старому пердуну бумаги.
– Да знаю я, чёрт возьми. В общем, дело плёвое: шиз в приступе ярости и возбуждения от вида такой… кхм-кхм… прелестной дамы убил и её и её ребёнка.
– Всё это, конечно, замечательно. Но тут могут спросить точную причину убийства.
– Ты в уши долбишься? Он – шиз! Ш-И-З! ШИЗ! ШИЗО…
– Да понял я. Ладно, давай отойдём.
Снег падал хлопьями, он так медленно опускался на нашу грешную землю, что казалось будто всё в этом мире остановилось и больше никогда не двинется. Эти белые снежинки такие чистые, такие красивые по сравнению со всем человеческим. Ляпота. Снег всегда меня завораживал своей беззаботностью и свободой, своей прелестью форм и какой-то скрытой силой.
Мы с Молоковым отошли за угол от места ужасного преступления. Эх, бедный малыш, а ведь ему и четырёх месяцев не было. Сигарет у меня так же не было, давно я их не покупал, да и не приходится, когда есть такие благодетеле товарищи. Молоков со свойственной ему брутальностью достал заветную пачку и подал мне смертельную трубку. «Значит всё не так уж плохо на сегодняшний день» – золотые слова не менее золотого человека. Молоков вытащил из внутреннего кармана свою старинную семейную реликвию – зажигалку в виде орла – и дал мне прикурить.
Этот дым. После тяжёлой умственной работы, сравнимой лишь с трудом заводского работяги, нет ничего лучше.
– Знаешь, Толя, я тут подумал…
– О чём опять?
– Об этом… о снеге. Мне вот интересно теперь, а какое оно – пение снега…
