В наш диалог вмешался какой-то неприятный хриплый голос.
– Нечего ему вообще тут делать, я давно вам говорю. А теперь ты хочешь, чтобы этот мальчишка потащил нас куда-то. – голос сначала прозвучал только у меня в голове, но вскоре появился и его источник: среднего роста старичок с высоким лбом. Худой, даже сухой, лицо болезненно-желтоватое. Это был не кто иной, как Фёдор Михайлович Достоевский, от себя я добавил ему некоторые черты Магнуссона из «Шерлока» от BBC. Ну, не Саша Петров и ладно.
– Фёдор Михайлович, ну перестаньте ворчать, прошу вас. Ещё никто никого никуда, как вы выразились, не тащит. Герман, почему он здесь появился?
– Я без понятия, правда. – Я был в замешательстве, мне казалось, что я уже довольно уверенно контролирую вызов того или иного человека, а тут вдруг Достоевский, неловко получилось.
– Конечно, не тащит, но его и самого здесь нет. А в следующий раз поленится и нас к себе потянет.
И тут я понял, что я больше не в Усадьбе. Во всяком случае, моё тело точно не там. Да оно там и не было. Оно спокойно лежало в своей постели, рядом лежали материалы по «Делу об Октябрьских утопленниках», которое я, видимо, читал перед сном. Мне сделалось по-настоящему не по себе. Мало того, что я получил подтверждение особой природы моих снов, я ещё и не заметил никакой разницы между… А между чем и чем? Физическими проекциями, которые всё равно существовали, скорее всего, только субъективно для меня и друг для друга и точно такими же проекциями, только теперь уже существующими в менее материальной среде? Пушкин ещё тогда был прав: грань между сном и явью намного тоньше, чем кажется. В моём случае так точно.
Понятно, что шансов уснуть у меня не было ровным счётом никаких, так что я стал писать, меня это успокаивало. Странно, но строки больше не вылетали из-под пальцев, они даже не писались, каждую из них приходилось прямо-таки откашливать, раздирая глотку.
– Не стихи, а карканье вороны какое-то. – немного оттопырив нижнюю губу, высокомерно заявила Саша. Ужасно, но она была права. – Что это с тобой? Обычно ты пишешь стихи, а не царапаешь какие-то каракули на бумаге.
– Не знаю. Наверное, просто… ну, вдохновения не было. – Она строго посмотрела на меня, так воспитательница в детском саду смотрит на нашкодившего ребёнка, но ничего не сказала. И на том спасибо.
– Я исправлюсь, Ваша Светлость, – добавил я, выдавливая из себя улыбку, вышло довольно убедительно. В дополнение я отвесил шутовской поклон.
