Весь остальной путь до села Добротин, где должен размещаться штаб нашей дивизии, мы прошли незаметно в оживленной беседе. После моего угощения пленные осмелели, стали еще более разговорчивыми. В селе Добротин штаба нашей дивизии не оказалось, он переместился вперед вслед за наступающими полками. Во дворе школы, где еще недавно он размещался, я застал последнюю штабную машину, на которую бойцы грузили электростанцию. Работой руководил молоденький старшина в новом, как с иголочки, обмундировании. Я объяснил ему свое положение и попросил совета.
– Чудак-человек, не знаешь, что делать с "Фрицами"? Ты их того… – ответил он, улыбаясь, и сделал движение ногтем большого пальца, когда убивают вошь. Машина взревела мотором и исчезла за поворотом.
Немцы, сидевшие у штакетного забора школы, видели всю эту сцену. Когда я подошел к ним, они вдруг разом попадали на колени, стали, ползая по земле, просить меня не убивать их. Лихого старшину они, видимо, приняли за большого начальника. Я опешил, но когда понял смысл происходящего, то в моей груди поднялась какая-то непонятная ярость. Я схватил автомат и громко крикнул:
– Встать! В две шеренги становись! Вперед шагом марш!
Обратный путь мы шли молча, не разговаривали. Я шел впереди и нарочно не обращал внимания, что делается у меня за спиной. День подходил к концу, а я не знал, что мне делать с немцами, куда их девать. Поздно вечером мы подошли к селу Добысно, и третий раз в этот день мне пришлось с боем пробиваться через мост. На этот раз бороться с саперами, которые его ремонтировали и не хотели пускать нас. Село было забито войсками, и по его улице на запад шли обозы. Мы вышли из села и поднялись на бугор, как раз на тот самый, где были взяты в плен шедшие со мной немцы. Мы пристроились в хвост одному из обозов и поплелись за ним. Обоз шел медленно, часто останавливался и я сказал, ускоряя шаг:
– Обгоняем обоз, не отставать, держитесь ближе друг к другу.
Мы быстро обогнали скрипучие повозки, вышли вперед на пустынную ночную дорогу. В чистом поле и в кромешной темноте я остался один с десятью немецкими солдатами. Если бы немцы захотели расправиться со мной, захватить автомат, то сделать это им было бы нетрудно. Каждый из них мог бы убежать из группы и скрыться, не прибегая к силе. Для этого пленному было бы достаточно сделать шаг в сторону, и он на свободе. Но я был уверен, что у "моих" немцев не было мыслей к побегу. Они уже сделали свой выбор, и перед ними по моим рассказам открылась новая перспектива на будущее. Кроме того, моя уверенность в конечном победном исходе войны и мое "беспечное" с точки зрения здравого смысла поведение, основанное на этой уверенности, само собой исключало возможность побега, и делала ее в глазах немцев абсолютно бессмысленной.
