Когда, опасливо оглядываясь, он вернулся в комнату, трезубца уже не было. Он лег, дрожа, обратно в постель, но сон не шел, и он ворочался до утра. Днем его мутило, раскалывалась голова, он заранее принял снотворное и лег в постель засветло, с ужасом ожидая появление трезубца, и он возник, еще больше вчерашнего, заполонив комнату и погрузив ее во тьму так, что погасли, мигнув, лампочки в люстре.
Так продолжалось каждую ночь, и наш вдовец, потеряв сон и покой, мучаясь от остановок сердца, даже сходил в церковь и попросил батюшку освятить квартиру.
Священник, одышливый, равнодушный старик, пришел, заглянул во все углы, словно собирался эту квартиру купить, поджав губы, махнул кадилом, брызги разлетелись, попав даже в самого вдовца, но это не помогло, трезубец продолжал надвигаться каждую ночь, окутывая квартиру тьмой.
Он появлялся исподволь, согнувшись устало, будто брел издалека, но по мере приближения к его окнам, распрямлялся и наливался силой, три его рога росли и упирались в потолок, изгибаясь, когда он заполнял собой все пространство, наклоняясь над дрожащим вдовцом, как духовник у постели умирающего. Куда бы он ни бежал, ни прятался по комнатам, забаррикадировавшись мебелью, трезубец настигал его везде, проникая даже сквозь крошечное слуховое окошко ванной.
Год спустя его дочь от первого брака – щуплая блондинка с клеенчатой сумкой через плечо вместе с участковым открывали тяжелую дверь квартиры. Там было пусто, по полу носились клочья пыли. Ее отец умер в психиатрической лечебнице, проще говоря, в сумасшедшем доме, и был похоронен на больничном кладбище.
Дочка, напившись чаю и спокойно переночевав в квартире, наутро поехала искать его могилу, хоть ее мать и возражала, не простив блудного корыстного мужа. В архиве больницы ей выдали карточку со свидетельством, столь древним и грозящим рассыпаться в прах, словно он умер сто лет назад.
Санитарка, ворча, водила ее по тропкам больничного кладбища, цифры на обороте свидетельства расплылись, и они так и не нашли его могилу.
Санитарка развела руками: «Может, здесь. А может, и нет. А может, вон там, два шага шагнуть». Дочь послушно сделала два шага, стоя по колено в крапиве, скользя взглядом по нищенским надгробиям одиноких сумасшедших, чья жизнь закончилась в этих стенах.
– Трезубова Анна Ивановна, – машинально прочитала она на одном из них.
– Похоже, оно. Точно, ваше, – сказала санитарка, озадаченно наморщив лоб. – Только имя почему-то женское. Должно, ошиблись. Кто ж будет следить и заниматься, сами посудите.
