Он вспомнил вдруг, как отец подарил ему на семилетие игрушку. Он сделал ее для сына сам. Вит плохо помнил отца. Это было очень давно.
Казалось, это было в другом столетии. И что-то едва различимое, очень смутное, похожее на ответ, зашевелилось внутри.
Может быть, свобода так и рождается – как воспоминание о потере. Отцовский подарок, цветок в руке у жены. Вит остановился. На дороге, схватившись за руки, танцевала молодая пара. Живое больше не выглядело для Вита странным и неловким.
Оно было просто живым. И было немножко, но все-таки свободным. Вокруг пары сжимался круг охраны. Охраны здоровья.
В жизни часто самое трагичное и есть самое смешное, так что вперед на сцену, актеры! Мы будем смеяться.
Это была одна их тех колоритных коммуналок в старом районе Петербурга, в сталинском доме, которые известны своими высоченными потолками и толстыми стенами.
В квартире, которая нуждалась в капитальном ремонте с восьмидесятых годов прошлого века (судя по виду, то и с позапрошлого, если забыть, когда был построен дом), жили пятеро, а иногда и пятнадцать жильцов. Такое непостоянство объяснялось наличием у иностранной семьи в одиннадцатиметровой комнате нескончаемого запаса родственников; по родне на каждый метр. Сосед же их был психически больной. В его комнате снимал угол, а также содержал (кормил и покупал ему вещи) бывший заключенный.
Эта оригинальная компания собиралась по вечерам в крошечной кухне и беспрестанно ругалась, готовя ужин. В общем, проводили досуг за приятной беседой в окружении утонченного смрада овощей сомнительного вида (иностранцы торговали на рынке и тащили в дом все, что залеживалось).
Каждый люто ненавидел каждого. Но эта ненависть крепче любви привязала их друг к другу.
Была у них и одна на всех цель: третья комната пустовала и каждый мысленно уже жил там.
Но как это часто случается, вместо нового пространства для жизни обитатели получили нового жильца. Девочку-студентку, слушавшую Дебюсси и верящую в идеалы.
Надо заметить, что ни вечера не проходило в той кухоньке без изрядной попойки. И девочка-студентка с присущим ей энтузиазмом в познании мира погрузилась в открывшуюся ей с новой стороны культурную жизнь культурной столицы.
Такое добродушное принятие чуждых ей нравов делало ей честь. Хотя вскоре эту же честь у нее и отняло. Определенного рода стечение обстоятельств в виде подвыпившего соседа. Того, который отсидел. Видно, сидел долго.
А что же девочка-студентка? Он разрывалась между ощущением случившейся непоправимой катастрофы и некоей даже гордостью: «Вот, мол, как и я могу гульнуть и каких дел натворить».
