– Мужики, вы же его убили, – весело бормочет какой-то парень, склонившись вместе с Чайкой к лежащему посреди дороги телу.
– Заткнись, – свирепо цедит Чайка, – сейчас проснется.
Андрей помогает поднять тело, отнести подальше, к воротам стоящей напротив избы. Из уха человека обильно падает кровь. Время скомканными, грязными кусками выплывает и исчезает в вязкой кромешной бездне. О чем-то разговаривает с вдруг образовавшимися откуда-то женщинами Чайка. А, вот:
– Как быть нам?
– Вы у Фроси? Да что алкашу сделается. Полежит, очухается. Если неладно, мы скорую позовем.
Андрей склоняется над безмятежным, невнятно хрипящим телом. Его отнимает Чайка.
– Едем, – коротко, нервно приказывает.
И пустота, хлесткая, горячая обливает мозг.
– Что это! – испуганно спрашивает тетка, показывая на разбитую бровь Андрея.
– С деревенскими подрались, – объясняет Чайка.
Утром Андрей проснулся, будто и не пил вчера. Первое, что увидел – внимательный, осторожный взгляд лежащего напротив Чайки. Страх искристой патокой пополз в оживающее тело.
– Надо сказать тетке, – тихо произнес друг.
Та испуганно заерзала руками и, судорожно переступая, качая громоздкое тело и причитая: «Ох, недаром душа с места сошла», – уторопилась к месту содеянного.
– Вроде тихо, – вынула, вернувшись вскоре.
Андрей устало откинулся на спинку стула, спросил:
– Надо чего сделать по дому?
– И не знаю. Буди, грядку в огороде вскопать.
– Давай лопаты.
– В сенках. – Помолчала. – Ох, сердцу неспокойно. Тожно пойду еще, сведаю.
Тетка пришла, лицо несла каменное, величавое.
– Увезли мужика ночью. На скорой. Изошел хрипом.
Навалилось.
– Едем в больницу, может надо чего, – кипел в отчаянии.
– Не вздумай, – пресек Чайка. – Домой бежим.
– Как же домой – может надо чего!
– Ладно, садись.
Когда увидел, что в больницу Чайка сворачивать не намерен, туже вжался в его спину.
В городе дворовое кодло поило – домой не попал – оттесняя грядущее, рассказывали тюремные истории. Андрей кичился, нес ахинею бравады… К вечеру, сидели в сквере недалеко от дома, увидел – тетка колышется, с ней жена дяди из деревни же.
– Умер мужик-от, – вякнула испуганно тетя.
– Семь лет, отвечаю, – объявил один дворовый пьянчужка, на дармовое присоединившийся.
Через два часа домой доставили. Там консилиум. Свояка родители – люди большие. Приятели отца, тоже народ немалый. Отослали спать. Поскулил, поплакал в подушку, да и уснул.
Утром в шесть часов звонок. Наряд милиции.
– Одевайся, сынок.
Мама пальцы кусала, не смотрела в лицо.
