Период, пока кошка болела, Масис воспринимал все с большим терпением и пониманием – не лез, не орал, не настаивал. Теперь – господином был он.
Примерно три месяца длилось активное противостояние. Саби, несмотря на свой юный возраст, маленький размер и некоторую забитость, оказалась дамой с характером. Несколько раз между ней и Масисом вспыхивали нешуточные драки, которые мне приходилось обрывать самым нещадным образом. Надо сказать, что «двух ярусное» пространство очень помогло в этом вопросе. После каждого конфликта кошки расходились по своим территориям, и воцарялся мир. Я с лихвой насмотрелась на то, как мои «милые» животные умеют шипеть и поднимать шерсть на загривках, бить хвостами, драться и орать на весь дом, прыгать из одного конца комнаты в другой, ворчать и пытаться доминировать – короче, делать все, чтоб стать первыми.
Слава Богу, в скорости все улеглось. То ли я была непреклонна со своими методами разгона по углам, то ли кошки как-то договорились и приняли совместную жизнь, в общем, они перестали демонстрировать, какие они могут быть плохие и злые. Саби, наконец, приняла главенство Масиса, стала есть с ним из одних мисок и ходить с ним (о, чудо!) на один горшок, что стало для меня великим облегчением. И самое главное – они перестали делить меня. Первое право, ныне присно и во веки веков – на мою любовь, на диванное лежбище, на еду, на общение, игры и туалет – было за Верховным Масисом. Потом – право Саби.
Как и обещала ветврач, правая лапа у Саби была ненамного, но короче левой. При ходьбе, это было совершенно незаметно, а вот при беге, кошка немного притопывала правой лапой. Меня это очень умиляло и развлекало. Я стала иногда звать ее Топотуньей. Мне казалось, что это имя ей нравится даже больше изначального – из телевизора. Я хотела, чтобы кошка любила свое имя – это очень важно. Я стала подбирать разные ласкательные слова, на которые она реагировала – кошка-Калабошка, Калабошка-Балабошка, Писюшка, Малюська и апофеоз всех моих выдумок – Пусика-Малюсика. Больше всего кошке нравилось быть Пусикой. Так тому и быть – Пусика!
Два года понадобилось кошке, чтобы относительно обосноваться в доме. Перестать пахнуть подъездом или чем-то другим, кроме моего парфюма. Перестать скромничать, прятаться и бояться, что я ее отдам кому-нибудь из гостей. Престать чувствовать себя чужой и ненужной. Перестать думать, что корма в миске не станет. Пе-ре-стать. Но, не смотря на полное принятие ее особенностей и любовь с моей стороны, она так и не приходила сама на колени, и ни разу – ни разу за эти два года – не пела песен. Не мурлыкала, не ласкалась, не пробовала найти со мной тактильный контакт.
