От Соборной площади спустились к театру на Фишпляце. Раньше на этой площади торговали рыбой, вот откуда и пошло название. Аня похвалилась: «Точно такой же театр стоит знаешь где? Да причём здесь Питер… Таких в мире всего три: в Вене, во Львове и у нас!» Здание действительно было хорошо собой. «Похож на большую табакерку», – ответил Феликс, хотя он никогда не видел табакерок, ни великих, ни малых, и сам не понял, сделал ли он театру комплимент или прировнял его к коробке для обуви «Цебо». В городе, где было его училище, здание театра не имело всяких завитушек и статуй на фасаде. Оно было современное из чёрного стекла и серого бетона в форме строго прямоугольного параллелепипеда, очень похоже на училищное ристалище. На его сцене артисты тоже бегали, скакали и лазили как обезьянки-капуцины по команде режиссёра.
Полюбовавшись, пошли мимо Дворца культуры, на фасаде которого четыре атланта тащили на себе последние два этажа. «Тут раньше был «Еврейский дом» и они в нём собирались», – прошептала Аня. «А теперь они где?», – также шёпотом спросил её Феликс. «А теперь они везде», – ответила Аня. Смеясь зашли в находящийся неподалёку кинотеатр с тривиальным сезонным названием «Октябрь». «Анечка, а чем это пахнет? Перестройкой?» – «Феликс, это же попкорн». Вот чем пахнут перемены – жжёным маслом.
Прокат фильма «Асса» докатился и до Садгоры, на экране мелькала какая-то непонятная им чужая жизнь, но на её фоне звучали знакомые песни Гребенщикова со дна его глубокого «Аквариума», Агузаровой – ещё не из космоса, а из «Браво», и эта, самая главная, в исполнении смертью смерть презревшего Виктора Цоя: «Перемен требуют наши сердца-а-а… И вдруг нам становится страшно что-то менять». На экране и в руках зрителей в зале стали гореть свечки и зажигалки. Феликс не курил, спичек с собой не носил, ничего не поджигал и не жёг, но вместе с Аней подпевал последнему романтическому герою грядущих краш-перемен. Будущий гомеопат Аня пела очень красиво: «В нашем смехе и в наших слезах, и в пульсации ве-е-ен…»
Вышли на улицу. Перемены манили, но только не такие, какие коснулись кинотеатра, построенного в стенах темпля. Фильм тоже оставил двоякое ощущение, ну, не укладывалась картинка о советском молодящемся гангстере и застрелившей его молодой любовнице в их представление о нормальной жизни. Не знали они, что так теперь и будет, но даже, если бы и знали, им бы это всё равно не понравилось.
Отставной доктор, продав корзину яблок, налегке вернулся с базара и, забрав дочь, уехал домой. Феликс, сжимая в кармане не пригодившееся «изделие № 2», смотрел вслед уходящей электричке, воскресное свидание завершилось её прощальным одним длинным гудком.
