Новое платье Машеньки | страница 19
Мы с Машенькой смотрим на пляшущие огоньки как завороженные, но дел еще много – я поджигаю шторы, покрывало, кофту, в рукава которой действительно разучилась попадать. Муж мне никогда не помогал: начал с того, что не подал руки, когда я стояла с Машенькой на крыльце роддома – а закончил тем, что подсунул ручку, заправленную кровью, чтобы я подписала себе смертный приговор, но уж дудки, сначала платье.
Сбивая ногти до крови, я отрываю половицы, бросая их в костер, который разгорается с каждой минутой. Огонь прожорлив, ему нужна новая пища. Кровать уже полыхает вовсю, и Машенька хлопает в ладоши. Взмокшая от пота, утирая липкую гарь с лица, я прислоняюсь к стене и любуюсь на дочь. Она красавица, настоящая красавица.
На Машеньке огненное платье, ярче пламени, языки которого поднимаются все выше и выше. Машенька кружится, подол осыпается искрами, желтые и красные полосы мелькают перед глазами. Я начинаю задыхаться, щиплет нос, а во рту становится сухо. Я пытаюсь открыть глаза шире, но не вижу ничего, кроме развевающегося подола и огненной стены. Машенька хохочет, ее платье расходится волнами, она все ближе и ближе, протягивает ко мне руки, словно хочет втянуть в хоровод.
– Смотри, какое у меня платье, мамочка! – кричит Машенька, прижимаясь ко мне пылающей щекой. Нет больше ни ведьмы, ни вампира. Это наш бал.
Я хочу подойти ближе, броситься в этот жар материнской любви, но не чувствую ни рук, ни ног. Я превратилась в факел, который кто-то должен подобрать и нести, гордо подняв, но никого нет, и я качусь по полу, под ноги каким-то людям в тяжелых ботинках, шлемах и противогазах. Они пытаются сбить пламя, но я ускользаю из рук, верчусь вьюном, теперь-то я не дамся никому – вы больше не отправите меня в санаторий, не сделаете третьей лишней и не запрете в комнате. Я счастливо улыбаюсь, потому что успела сделать главное – подарила дочери новое платье.