***
Уже было собрался идти за водкой: накинул куртку, выключил свет. Но как представил, что нужно будет спускаться по вонючей лестнице, идти сырой улицей, которая пятнадцать минут назад была многообещающей и доброй. Желание мое моментально испарилось.
Не включая освещения, не раздеваясь, рухнул на диван.
Решил страдать на трезвую: тем заковыристей мучения; тем целебнее для дурной головы, надумавшей разнообразных утех с недозволенной девчонкой, которая знать не знает о моих страданиях.
«И не нужно ей знать!
Завтра утром отдам книгу…
И пусть уходит!
А я вернусь в свой безотрадный мир, из которого случайно, незаслуженно вырвался».
***
Заснул одетый и несчастный.
Мне снился сон. Не Велиал. Мне снилась Вера.
Снилось, что мы сидим на веранде нашего дома у пруда.
Мы пьем чай с вишневым вареньем. Вишни без косточек: упругие комочки в янтарном сиропе.
Конец мая или начало июня. В небе парят легчайшие перышки облаков.
Утро. Еще не жарко, но день обещает быть солнечным и счастливым, как и все дни в нашем доме у пруда.
Вера сидит чуть сбоку от меня, закинув ноги на соседний табурет, выбирает серебряной ложечкой целые ягодки из розетки.
Она рассказывает о дочитанной вчера книге, щурит глазки, хлопает ресничками и надувает губки, удивленная неожиданной развязкой. А я вкрадчиво поглядываю на ее ноги, на стройное бедро, над которым ветер-распутник приподнимает подол легонького летнего сарафана, открывая белые трусики в мелкий фиолетовый горошек, отороченные такой же фиолетовой тесемкой.
Я притворяюсь, что внимательно слушаю, даже, как полагается, что-то переспрашиваю, а сам думаю о серых тенях, которые преследуют меня, окружают, тискают, не дают продохнуть, особенно ночами, в бессонной деревенской тишине, наполненные сверчками и соловьиными трелями.
Они, эти бесплотные тени, невидимы для всех, кроме меня.
Это души загубленных мною людей, которых обменял на безмятежность, дом у пруда, и на Веру.
Они мучают меня, не дают насладиться безмятежностью и счастьем, ради которого я убил их тела, загадав такие естественные заветные ЖЕЛАНИЯ.
Я машу руками, пытаюсь разогнать серые сгустки, чем вызываю удивление на Верином безмятежном личике, измазанном вишневым соком.
Я хватаю газету, машу газетой, но тени не отстают, разрастаются, заполняя солнечный день черным смогом от горелой резины, растворяя в нем Веру, дом, окружающий безмятежный мир.
И вот уже я не в зеленом раю, а на мерзлой брусчатке среди беснующейся толпы. Я среди них, но, одновременно – над ними. Я ими управляю, будто куклами, пытаюсь внушить страх и ненависть к тем, кто по другую сторону баррикады.
