Вбежав за тестем, Лев увидел вырывающегося из рук Владимира к груде сена, на которой лежала и рыдала Ефросинья, Михаила.
Высказывающийся на иностранном языке Лев, оставив все правила, бросился душить Михаила – Владимир выпустил того из рук. Мужчина сжимал зубы от злости, а руки на всех подбородках, так как шеи не было видно, не жалея никаких сил, однако их оказалось недостаточно. Михаил вжал молодого человека в стену, обхватив его горло. Лев захрипел. Он выглядел настолько жалко и беззащитно в сию минуту, что, увидев себя со стороны, больше никогда не пожелал бы этого делать.
Как раз в этот момент забежали Марина Александровна и Юлия. Юная хозяйка поместья помогала Ефросинье, прежде здоровое лицо которой теперь было изуродовано синяками и выступившей кровью, подняться и выйти, в то время как Марина вместе с мужем оттаскивали Михаила от зятя за необъятные плечи первого.
– Эта грязная шавка отказала мне! Опять! – мерзко визжал заплывший жиром Михаил, одновременно придерживая за шею Льва, пытающегося расцарапать ему лицо.
– Да отпусти же ты его! – Марина била Михаила крепко сжатым кулаком; Владимиру наконец удалось расцепить руки разъярённого брата на шее Льва Петровича, который сразу же свалился на землю, потирая горло, и закашлялся.
– Ты перепортил половину своего двора, а теперь грабишь мою дочь?! – Владимир свирепо крикнул на Михаила, со всей силы вжав трость в сено. – Я жалел Мишель, Царствие ей Небесное, и Аделаиду до сего часа, теперь же я осознаю, что смерть для первой и отъезд для второй выступили спасением, – Марина, раньше обижавшаяся на мужа за воспоминания о дочери брата и его утопившейся от горя жене, молча слушала. – Ты мог попросить Льва Петровича приказать высечь её, лишить еды, посадить в клетку, но ты не смел делать то, что пытался! В какой раз ты порочишь дворянскую честь?!
– Я столько оскорблений выслушал из-за какой-то крепостной уродины, – Михаил вновь зашипел. Лев попытался встать, чтобы ударить толстяка, но тут же от слабости упал. Юлия сидела рядом с супругом, не желая влезать в «дела взрослых». – Мне ведь тоже, Володенька, есть что поведать. Про нашего дорогого Николая Гальского, к примеру, – Михаил гадко улыбался жалобно смотрящей на него девушке.
«Только не это! Она совсем поникнет, и эта каторга не закончится никогда» – сидящий с посиневшими губами Лев попытался что-то произнести ослабленным голосом.
– Молчи, Иуда, молчи, – Владимир угрожающе надвигался к толстяку.
