Комфорт проживания и самосотворение | страница 62
Сегодня в 15 часов Сла̀в вошел в конфессионал. Тот, кто там находился, был вида бесполого, с лицом, густо покрытым румянами, с подкрашенными зелеными глазами, и на лбу огнем была выжжена пентаграмма. Грубая, совсем черная ряса скрывала все от шеи до пола: все, кроме пальцев рук, они были с желтыми острыми когтями. К Сла̀ву он обратился шипящим по-змеиному голосом:
– «Расскажи, что было у тебя в прошедшем времени? Знай, что греха не существует, есть только проявление страсти. Если ты готов это проявление продать, то мы можем совершить такую сделку», – звуки его шипящего монолога отражались бегающими, мерцающими линиями света под крышкой конфессионала. Все, что происходило в этом пространстве – снималось, а каждое слово писалось.
Немало прошло времени, прежде чем Сла̀в изложил свою историю в самых мелких подробностях, которые помнил. С него требовалось описать все эманации, которые он чувствовал от страдающей в приближении смерти и молящей о спасении. Он старался в словесах быть эмоциональным и страстным, где-то внутри понимая, что тем, что сейчас делает, он открывает дверь к новой своей сущности. Вот такое страстезападение и самосотворение.
***
Бог сотворил людей, а люди сотворили идолов. Сатана был сотворением божьим, а Молох – творение человеческое. В прославление этого идола матери бросали в огонь своих малолетних детей. Ритуальные детоубийства впоследствии были запрещены законом Моисеевым и карались смертью, но семиты их еще долго не прекращали практиковать. На дне глубокого ущелья Енномовой долины, что звалась Геенной огненной, на юго-западе от стен Иерусалима, стоял циклоп – Молох, его бычья голова была увенчана огромными рогами, а между ног-столбов находилась громадная жаровня с углями и негасимым пламенем, куда кидали живых младенцев.
Время спружинило, и Виктима вместе со своим спутником Вороном оказались вновь в царствии восславленного Соломона – Шломо. Был душный вечер, с верхних пределов ущелья Геенны огненной было видно пламя жаровни, страшные женские крики прорывались оттуда вместе со зловонием сжигаемой человеческой плоти. Третий царь иудейский, воздвигнувший первый Храм Бога на земле, сотворил и жаровню Молоха, как бы втайне, но тайн от Бога не бывает. Бог ему многое прощал, своему любимцу, но этим своим двуличием он положил конец Храму и обрек на плен свой народ. Вавилонский царь уже выдвинулся со своим войском в поход.
Под тряпками, которыми было покрыто ее тело, Виктима сжимала рукоять кинжала, ее сердце разрывалось от желания положить конец происходящему рядом ужасу, только она не понимала, куда же надо вонзить это лезвие. Даже Бог не мог избавить людей от идолов, подобных Молоху. Люди должны были сами от них отказаться. Пройдет не одна тысяча лет реального времени, и на этом самом уступе, где сейчас притулилось истерзанное испытаниями тело Виктимы, на восходе последнего своего сорокового дня присутствия среди людей, в окружении своих одиннадцати учеников из Галилеи будет стоять Он. За это время свал ущелья зарастет деревьями, а страшные крики матерей, бросающих в огонь своих деток, заменит ужасный вой собак. Те уже много дней стаей сидели под висящим в петле человеческим телом, оно давно начало разлагаться и смердело им в ноздри. Собаки знали, что это – добыча, придет время, и она свалится к ним. Главное – успеть к трапезе. Учитель смотрел вдаль, погруженный в себя. Один их учеников хотел что-то спросить, но тот поднял руку с открытой ладонью. Листья на одном дереве мелко затряслись, а следом и все дерево заходило как от озноба. Одна из веток с грохотом надломилась и рухнула вниз. Раздутое на жаре тело при ударе о камни лопнуло и растеклось. Собаки кинулись глотать когда-то живую плоть, когда-то живого человека, однажды предавшего любовь. Учитель ничего не сказал вслух, лишь губы что-то молитвенно шептали к Отцу своему. Далее его путь был на гору Масличную и прощание с людьми до своего второго пришествия. На краю ущелья стояло одинокое дерево, листья которого так и остались навсегда дрожащими то ли от счастья встречи, то ли от страха расставания. Вот в таких страстях проходило у каждого свое самосотворение.