Однако пришло время рыцарю отправляться в Речь Посполиту, и баронесса в своей карете привезла его в Прагу и, прощаясь, сказала:
— Прощайте, рыцарь. К сожалению, я не могу остановить вас, не в моих силах и отучить вас от пагубной страсти к подвигам ради подвигов. Однако надеюсь на ваше благоразумие и благополучное возвращение в Моравию. Я буду за это молиться. И всё же вам лучше сейчас остановиться и пока не поздно отказаться от этой авантюрной поездки, ибо я чувствую, что на этот раз вы искушаете судьбу сильнее, чем когда-либо. Подумайте, пока есть ещё немного времени: у вас есть я и всё, что мне принадлежит, а это немало. Моего состояния хватит на десять новых жизней, но наша одна-единственная, данная Богом жизнь, коротка, а вы, рыцарь, стремитесь её ещё укоротить.
— Sehp gnadige Frau, вы называете меня всегда рыцарем, и я действительно в первую очередь только рыцарь и солдат. Долг прежде всего, а что есть выше долга?
— Езжайте, рыцарь, но помните, что вам есть куда возвращаться, и пусть хотя бы эта мысль приведёт вас обратно в Моравию, — произнесла Лукреция с обычной печальной улыбкой.
Валленштейн склонился в почтительном поклоне, приложился губами к её изящной руке в чёрной перчатке: баронесса, одетая во всё чёрное, на этот раз почему-то решила особо подчеркнуть свой траур.
И вот теперь Валленштейн с тоской вспоминал жаркую купальню в замке Ландтек, всей пятерней скрёб живот и грудь, а иногда вынужден был подыматься с постели, чтобы почесать спину о дверной косяк. Он еле дождался рассвета и злой, не выспавшийся покинул со своими спутниками, доблестным спэтаром Урсулом и его отрядом, кишащие мерзкими насекомыми Таршаны. И проклиная про себя это небольшое валашское селение, не предполагал, что именно в этих краях его ожидают весьма драматические события.
В захудалый молдавский городишко Сирет, населённый преимущественно армянами-беженцами[62], цыганами и прочими людьми свободных профессий, добрались без приключений. Правда, не обошлось без небольшого инцидента. Спэтар Урсул заметил, что готарники[63] и таможенники обратили пристальное внимание на кортеж епископа и, велев немедленно позвать к себе готнога[64] и начальника таможни, спросил прибывших:
— Сколько грошей вы сегодня брали за проезд каждой лошади?
— Как обычно, по три гроша, твоё высочество, — ответил начальник таможни.
Готног согласно закивал головой и заявил хвастливо:
— Мимо нас даже муха не пролетит, все должны платить пошлину.
