Смутное осознание того, что это не просто война, которая скоро закончится, а вместе с тем страха и тревоги к ней, Лиде, пришло через неделю, во время экзамена по химии. В кабинет постучался преподаватель математики и по совместительству муж химички – та вышла, но сквозь приоткрытую дверь класса было слышно, как он громко (жена была глуховата) просил собрать обувь покрепче, ложку побольше да белья похуже – утром ему пришла повестка о мобилизации. Это событие и взволновало Лиду – стариков обычно не призывали. Хотя, математику было вряд ли больше пятидесяти, не такой и старик – но когда тебе девятнадцать, все, кто старше тридцати, кажутся стариками.
Никого из своих преподавателей, одногруппниц, соседок по комнате после окончания фармшколы Лида больше не видела. Экзамены спешно завершили, тут же распределили выпускников по местам работы – и все разъехались – быстро, даже не успев толком попрощаться и оставить обратные адреса для писем, да и не знали тогда они еще своих адресов. Лиду направили сюда, в городок Ш., райцентр на юге области. Ей можно сказать, повезло – до родной деревни добираться было часа четыре на почтовой попутке, только сделать это удалось лишь раз, вскоре после приезда. Здесь же она и познакомились с Зиной и со всей остальной их компанией. Зина была родом из Архангельска и уже год работала провизором в аптеке, когда Лида приехала в город по направлению. Жила тут же, в комнатке при аптеке, на вышке – к ней Лиду и подселили. Они как-то сразу подружились – делали все вместе, делили радости и беды, и хлеб, и тарелку супа. В августе сорок первого Зине тоже дали короткий отпуск – съездить домой за сестрой десятью годами ее моложе – ту было не с кем оставить: отец ушел на фронт в июле, мать вызвали на оборонные. В декабре мать вернулась с работ, но писала, что в Архангельске есть совсем нечего, нормы выдачи хлеба едва ли больше блокадных ленинградских, с транспортом тоже были трудности – так они и жили втроём: она, Зина и Марта.
Лида часто вспоминала беззаботное довоенное время: дребезжание архангельских трамваев, запах ваксы, которой начищали парусиновые туфли, их комнату в общежитии на пятерых – и думала о том, где теперь модница Леля; где вечно все про всех знающая Лиза; где красавица-блондинка Сара, похожая, как им всей комнатой казалось, на артистку Любовь Орлову; где Фаня с ее густой темной косой – но, конечно, не знала, где они. Война затянула их в свою воронку, завертела, разбросав кого куда – и не отыщешь теперь. Лида вспомнила их традиционный вечерний чай с халвой и хлебом – и вдруг на мгновение необыкновенно ясно ощутила все это: веселую атмосферу теплой комнаты, густой бодрящий запах крепкого чая, сладко-маслянистый вкус рассыпчатой халвы, теплый аромат ноздреватого белого хлеба – под ложечкой засосало еще сильней. Ничего этого теперь не было: ни прежних подруг, ни чая, ни халвы, ни хлеба. Осталась лишь фотокарточка в альбоме с короткой надписью: «Фотографировались комнатой. 27 апреля 1940 г.»
