В углу у окна стояла какая-то убогая, почти лысая, бедно наряженная ёлка.
Тётя Нина к моему приходу напекла пирогов. Отвратительных. Плоских, убитых, с вытекшим вареньем, которое облепило их со всех сторон чёрными блямбами – у нашей мамы пирожки всегда были аккуратные, румяные и очень вкусные…
Как вскоре выяснилось, я была приглашена не ради пирогов, а ради вручения мне новогоднего карнавального костюма. Он назывался «Ночь» и был великолепен. Тётя Нина сшила для него тёмно-синее сатиновое платье с юбкой клёш. По обшлагам рукавов, вороту и низу подола шла широкая белая кайма с серебренными звёздами, набитыми отцом через трафарет, на груди – искусственный спутник Земли.
Высокая резная корона и пряжка пояса были украшены вырезанными из плексигласа жёлтыми и оранжевыми звёздами.
Когда я надела его, все стояли вокруг и только ахали и всплёскивали руками.
В этом костюме я года три подряд завоёвывала призы на всех ёлках.
Хороший костюм, что и говорить, но чувство неловкости и отчуждения никуда не исчезало. Ко всем, кроме бабушки и Дуси – так звали жену Володьки. Да, да, Дуся, как и нашу милую соседку. Во времена Чехова «дуся» было именем нарицательным: «дуся моя» говорили шутливо вместо «душа моя». В глазах Дуси была видна душа, добрая и терпеливая.
Дуся была настоящей красавицей, высокая, с длинными светлыми волосами, закрученными в ракушку, с милым лицом, на котором сияли обращённые внутрь себя, как это обычно бывает у беременных, прекрасные серые глаза. Володька набросал карандашом Дусин портрет, изобразив её мадонной, – вышло очень похоже. Рисунок был приколот к ситцевой тряпке, заменявшей ковёр, над их довольно узким супружеским ложем.
Володька называл меня Надин, ёрничал, ломался, старался интересничать даже передо мной, семилетней девочкой… Вся «позолота» с него сошла: волосы поредели, на висках образовались глубокие залысины, плечи казались узкими и, что самое отвратительное, он подчёркнуто пренебрежительно относился к жене, как бы в шутку со смехом называя её то гусыней, то сикарашкой, то каракатицей…
Дуся печально и принуждённо улыбалась: она была на последнем месяце беременности и ожидала двойню…
* * *
Позже в разные годы я встречала Дусю ещё два раза.
Через три года в Оренбурге, куда мы с отцом приехали навестить тётю Олю, сестру отца. У тёти Оли был частный дом в Оренбурге, но жили они в глухом немецком поселении при тубдиспансере, где она работала главврачом. При ней жили две сестры, Соня и Клава.
