Он подолгу рассматривал салоны роскошных карет, пристально, до подозрительности вглядывался в лица пассажиров, затем подносил зажжённый факел к циркуляру и, не торопясь, так же долго выискивал нужную фамилию. Коль таковая значилась, нехотя отдавал честь, кривился, словно у него вдруг заболели зубы, и с заметным неудовольствием разрешал господам проезжать дале. Зато если фамилия в заветном списке не значилась, гигант уже с плохо скрываемой радостью лихо отдавал честь и простуженным басом просил приезжих поворачивать оглобли обратно. Конечно гости начинали ругаться, доказывать своё право, а некоторые и дениги пытались всучить служивому, но караульный был непреклонен. Правда, одному иностранному дипломату, не отмеченному в списке, пришлось сперва назваться, а потом все же его пропустили: шибко настойчивым оказался.
– Паразит, – на всякий случай пробормотал караульный и с завистью посмотрел вслед нахальному иностранцу.
Ярко освещённые окна царского дворца притягивали, манили караульного к себе, но язвительный и решительный внутренний голос развеял его мечты: «Ишь чего захотел?! Нет в списках тебя, касатик, нет и не будет, поди прочь. Твоё место на улице».
Стук колес нового экипажа отвлёк караульного. Он вздохнул и, придерживая рукой палаш, с важностью распахнул дверцу кареты.
Под ворохом атласных одеял, отороченных белыми кружевами, края которых спускались до самого пола, на широкой кровати бессильно распласталось когда-то стройное и привлекательное, большое, грузное тело российской императрицы. Елизавета Петровна умирала.
Раньше здоровье царственной особы поддерживал лейб-медик Пуассонье, но год назад он уехал обратно во Францию, а старания нынешних придворных эскулапов положительных результатов не приносили.
Утонувшее в подушках лицо государыни, обрамлённое ночным чепцом, усилиями придворного аптекаря не выглядело удручающе, как бывает у умирающих. Слабый румянец всё же проглядывал на её щеках, и она нет-нет да и доставала из-под подушки небольшое зеркальце. Глядя в него, Елизавета тяжело и грустно вздыхала. Но в последние часы столичная модница, не надевавшая никогда одно и то же вечернее платье дважды, зеркалом уже не пользовалась. Её мало интересовал собственный облик, и огромный гардероб из почти пятнадцати тысяч нарядов напрасно ждал свою хозяйку: время младшей дочери Петра I безвозвратно ушло.
Был двенадцатый час ночи. В прилегающих к спальне залах, удобно устроившись на мягких диванах, тихо переговариваясь и зевая, манерно прикрывая рты платочками, расположились приближённые государыни и представители иностранных держав. Те, кому мест на диванах и креслах не хватило, важно фланировали по роскошным залам.
