Харитон бросил пареньку монету, развернул газету:
– Надо же, как пишут: не грабители, а экспроприаторы… Варя, Варенька, что с вами?
Варя прижала ладони ко лбу и в ужасе смотрела на газетный лист:
– Петенька…
На фотографии застреленный экспроприатор в студенческой тужурке с наганом в руке удивленно смотрел в небо.
***
Год выдался длинным. Благодаря Варе, лето Вася провел в Италии, изучая архитектуру классицизма и барокко, а в конце декабря приехал навестить родителей и затосковал. Поёживаясь от пронизывающего ветра, пряча мерзнущие ладони в обшлагах шинели, бесцельно бродил по улицам города. Рождественские вакации, которые он всегда с таким нетерпением ждал, скучая по родным, на этот раз тянулись, словно медовая патока, которой потчевали в детстве. Матушка непрестанно просила сопровождать её в дома, где намечалась ярмарка богатых невест, отец в трезвом виде доставал нравоучениями по любому поводу, в пьяном – ругал всех и вся, Варя много работала, а Петьки не было.
Сколько Вася себя помнил, Петька был всегда. И то, что его вдруг не стало, было как-то особенно несправедливо по отношению именно к нему, Васе.
Год назад они с Петькой вот так же болтались по улицам. Петька беспрерывно о чем-то рассказывал, а Вася не особенно и вслушивался, пока не понял: друг восхищался людьми, мастерившими самодельные бомбы. Удивился:
– Петька, ты разве смог бы бросить ее в человека?
И поразился горечи, прозвучавшей в ответе:
– А что делать? Как Николай, книжки печатать? Мало этого. Ну, прочитают люди хорошие книжки, и захочется им жить так же, как Николай. Какая же власть это позволит, если всё давно распределено: господам – одно, босякам – другое.
– Против судьбы не пойдешь, – усмехнулся Вася.
– Да ладно тебе, – Петя отмахнулся. – Помнишь, девятьсот пятый? Ты тогда книжки читал, дома отсиживался, а я на Темерник подался, на баррикады. Девчонка по дороге ко мне привязалась: лет пятнадцать – шестнадцать, щёки красные, глаза горят, спрашивает: «Где здесь царя свергают?» Я отвечаю: «Нечего тебе там делать, стрелять будут». А она так уверенно: «Разве нельзя мне пойти и умереть за правду?» Я тогда, Васька, подумал: может, за правду-то и действительно можно?
– Уверен, что именно ты правду знаешь?
– Не уверен, Вась, не уверен… Но в том, как сейчас живем – точно никакой правды нет. И за нее бороться надо. Кто, если не мы…
Шел такой редкий в Ростове снег. Медленно зависал в воздухе, словно рисовал его художник, осторожно трогая кистью нарисованные дома, фигурки людей, булыжную мостовую, извозчика на облучке повозки, городового… Петька ловил снежинки на ладонь, слизывал их языком, смеялся:
