Уже больше машинально почесываясь то тут, то там Нина сделала пару шажочков вперед, а затем остановилась. Котенок менее жалобно пару раз промяукал и стал всем своим пушистым телом пятиться назад. Круглые его глазки искрились испугом и блестели, словно потемневшая к вечеру вода в пруду в лучах заходящего солнца. Котенок был полностью серым, без единого пятнышка.
Нина со всей своей осторожностью приступила к робкому, но неизбежному знакомству. Котенок выглядел запуганным и, пытаясь себя защитить шипел, выказывая маленькие белые зубки, прищуривая, но,не закрывая глаза.
Что только Нина не пыталась сделать: и осторожно приманивала, и присев на корточки медленно протягивала руку, и уж совсем делала вид, будто ее здесь нет. Вдруг бы получилось обмануть котенка. И тогда бы он взял подумал-подумал и сам из искреннего любопытства и перестав-таки бояться подошел к Нине, понюхал ее и успокоился.
Но пушистый зверек, чьи длинные волоски шерсти переливались всеми цветами радуги в лучах солнца, которое пучком падало ему на левый бок, забился под старый низенький табурет и, не теряя бдительности,обосновался там.
С правой стороны табурета, что была у стены и спрятана от окна, через которое и светило солнце, свисала наспех, и верно давно, кем-то брошенная однотонная горчичного цвета тряпка. Она была вся в пыли и в паутине. В складках ткани были целые залежи и того и другого. Стоит же и отметить, что и табурет был обвешан пыльной паутиной, словно гирляндой для мышиного темного праздника, и весь домик пестрил хаосом и заброшенностью. И не смотря же на весь беспорядок и запыленность в домишке не чувствовалась опустошенность и некая запоздалая тоска по прошлой жизни. Это было от того, что и Нина и котенок были еще совсем малы и не смогли уловить свойственные более старшему возрасту чувства.
Лишь вскользь упомянуть стоит, что большие прятки остались забытыми. Нина была в игре, но этого уже не помнила.
Ей тогда удалось чудом – удивительным образом, потому как ее и из ребят никто не заметил и бабушка с мамой не заметили – добежать до бабушкиного дома, напиться воды, чуть поругаться с Сашкой и показать ему язык, налить в эмалированную с ярким оранжевым цветком кружку молока и не расплескав его донести до заброшенного домишки. Правда заросли крапивы все же забрали чуть ли не полкружки молока, но Нина все равно пребывала в некоем восторге и явном довольстве собою. А еще она предчувствовала всей душою зарождающуюся дружбу и от того откуда-то изнутри ей делалось тепло и меньше ощущалось, что вокруг невыносимо жарко и душно.
