Леопольд вдруг заворчал:
– Научись выпрашивать манну небесную, а то потравишь все семейство, – пробурчал дед, обращаясь к Сашке. Это была дежурная колкость старика, и Сашка, по обыкновению, промолчал, а вот Регина вспылила:
– Ты просто неблагодарный. Посмотри на себя – сплошная немощь, не в состоянии позаботиться о себе, зато всех вокруг поливаешь грязью!
Леопольд швырнул ложку.
– Я уже сыт, подай воды, – буркнул он. Сашка поставил перед ним стакан. Дед медленно вытащил челюсть изо рта, к ней прилипли шмотки пищи, поэтому Леопольд звучно облизал протез. Задрожала и оборвалась, повиснув на подбородке, ниточка густой старческой слюны. С лёгким всплеском челюсть погрузилась в воду. Регину замутило, она отвернулась от деда и шепнула, но так, чтоб тот услышал:
– Как ты его терпишь?
– Не сердись, он же просто вздорный старик.
– В любом случае, мне уже пора идти, – Регина поднялась из-за стола.
– Уже! – Сашка вскочил за ней, – Я думал мы на весь вечер с Леопольдом.
Регина пожала плечами:
– Я обещала кое-кому встретиться.
Сашка вышел проводить её в прихожую, хотел поцеловать, но Регина увернулась и ушла. Может, обиделась из-за деда? В раздумьях Сашка с минуту пялился на закрытую дверь.
– Что ещё за хмырь волочется за Региной? – проскрипел Леопольд.
–Уммм?
– Да вон,– дед кивнул в сторону окна, – фигляр с мягкими усами, – Сашка подскочил к окну, но нерадивая акация заслоняла обзор. Леопольд неторопливо подкатил и встал рядом.
– Мой внук – простак, как и ты, душа нараспашку. Но эти женщины Волдановичи, – вздохнул он, – все эти кудрявые женщины опасны. От них хорошего не жди, попомни мои слова. Еще и сумасшедшая Полина… Жуть берет.
– Что за глупости ты мелишь.
Ночь то шумела, то поскуливала, словно раненый зверь. Холодные ветви кустов, подстрекаемые озлобленным ветром, хлестали друг друга и царапались о каменные стены монастыря, а их тонкие прутья-пальцы щелкали по окнам. Андрей всегда спал беспокойно. Ночь будоражила его безотчетные тревоги, раздражала ум, гоняя по мозгу замысловатые образы отрывистых сновидений, заставляла метаться во сне, бормотать, скрипеть зубами и поминутно просыпаться, чтоб тут же провалиться в новый дерганый сон. Андрей открыл глаза. Разбудил скрежет его же зубов. Мальчик поудобнее положил подушку, но скрежет повторится, настойчивее и, кажется, за окном. Спустя мгновение в стекло тихонько постучали. Андрей беззвучно вылез из постели, подкрался к окну и на мизинец сдвинул штору – белое лицо Герасимова было прижато к стеклу, он всматривался внутрь. Андрей, как можно тише, открыл створку:
