– Этот человек не может быть диаконом, – прошептал он.
Лика подошла в медленном недоумении, уголки приоткрытого рта невольно опустились в неприкрытом отвращение. Она встала рядом с Сашкой:
– Это… Кирилл?
– К сожалению, да.
Он… Похож на крысу или на… Даже не знаю. Что это у него под носом?
– Усы.
– Псивые усики.
Сашка невольно пощупал лицо – под пальцами немного кололось. Лика отдернула его руку:
– Перестань, он смотрит.
Диакон был худощав, невысокий, его лицо имело странную пирамидальную форму с вытянутым носом вместо вершины. Он напоминал суриката. Одет был с иголочки – белоснежная рубашка, брюки по моде чуть узковаты и блестящий кожаный ремень. Темные прилизанные волосы спускались до плеч и завивались на концах в крупные колечки, диакон туго затягивал их в хвост.
– Господи помилуй, – пробормотал Сашка, – он напомадил волосы!
– Почему церковники никогда не стригутся?
– Он помог Регине снять пальто.
– Я ей сочувствую. – Лика уверенно покачала головой, – Нет, он не может служить в церкви – с таким взглядом не служат в церкви! Он же не смотрит, а зыркает исподтишка, словно лапает, и у него влажный рот… Он идет!
Гости прошли в столовую и Марк объявил:
– Друзья, познакомьтесь, наш новый знакомый, даже приятель, мой дорогой Кирилл.
Диакон елейно улыбнулся. Он тряс руку Иоанну, бормотал приветствия во все стороны, Сашка заметил, что он подгибается и заискивающе ловит взгляд, когда говорит с отцом или Марком. Это было так неприкрыто и очевидно, что удивительно, как отец, такой чуткий к тонкостям поведения, не заметил столь вычурного лакейства. Еще, в суете знакомства, Кирилл раз или два, как бы невзначай, касался Регины. Наверняка случайно, но Сашку это покоробило.
Наконец Лика подала последние мелочи на стол и все уселись. Отец сидел во главе, на своем обычном месте, рядом с ним Марк, следом диакон. Иоанн был в приподнятом настроении, много говорил с другом, расхваливал икону Михаила, что висит теперь во флигеле, упомянул о прекрасном положении дел всевозможных контор матушки Анны, а когда Марк завел речь о Кирилле и всех его достоинствах, Иоанн поглаживал бороду и все повторял:
– Добро, добро.
– Он досконально знает писание,– Марк не уставал нахваливать своего фаворита, – а как поет! Голос – чудо, это великолепно украсит твою службу, Иоанн.
– Я пою псалмы из истинного удовольствия, даже находясь наедине с собой, – пролебезил диакон. Иоанн одобрительно кивнул:
– Александр изумительно поет, но я никак не уговорю его помогать мне в службе, он все отлынивает.
