– Что такое, Сашенька? С кем ты говорила? – участливо поинтересовалась она.
– С Димой.
– Вы так и не помирились?
Я раньше рассказывала маме про Диму, про то, что между нами нет определенности, про Яну, про фотографии с вписки у Шарова.
– Нет. И не помиримся.
Мама ласково потрепала меня по щеке, а потом прижала к себе. В ее объятьях мне стало чуть легче. Приятно было знать, что на земле есть человек, который любит, поддерживает меня и никогда-никогда не бросит. В этом я была уверена.
В квартире было полно папиных вещей. Мама сказала, что он заберет их на неделе, когда нас не будет дома. Она сначала хотела собрать их для него, но я ее одернула, сказав, что он ей больше не муж, и пусть собирает свои вещи сам. Она согласилась.
Все воскресенье мы провели с мамой дома. Мы обе старались больше не плакать, но я видела, что маме это дается с трудом. Она была опустошенной и потерянной.
Вечером позвонила бабушка Люда, папина мама, и они долго разговаривали. Как ни странно, но бабушка Люда была на маминой стороне, она жалела ее, говорила слова поддержки и обещала, что никогда в жизни не примет папину новую женщину. Правда, женщину бабушка называла исключительно неприличным словом на букву "Б". Она так громко возмущалась, что я слышала практически каждое ее слово.
Затем мама позвонила своей маме, бабушке Нине, и все рассказала. Я видела, с каким трудом ей дается каждое слово, но она мужественно довела разговор до конца. После всех этих неприятных диалогов мама совсем обессилела, и я предложила ей взять больничный, чтобы не ходить на работу. Мама отказалась, объяснив, что работа отвлечет ее от неприятных мыслей.
Лично мне идти завтра в школу совсем не хотелось. Я мечтала залезть под одеяло и больше никогда оттуда не вылезать. Но потом я вспомнила, что нужно будет продержаться лишь одну неделю, ведь впереди каникулы, и решила сделать последний рывок.
В понедельник я встала пораньше. Мое состояние было далеко от нормального, но я сделала над собой усилие и постаралась привести себя человеческий вид. Никогда бы не подумала, что мытье головы и нанесение макияжа могут быть столь мучительными. На душе было так погано, что выглядеть нормально казалось ужасным лицемерием.
Я тщательно расчесала пшеничные волосы и убрала их в высокий хвост, надела белый свитер и зауженные брюки. По моему виду совсем нельзя было сказать, что последние два дня я пребывала в аду.
Антон и Ада, едва завидев меня вдалеке, сорвались ко мне:
