Он стоит, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки на груди, в клетчатой рубашке на пуговицах и круглых очках в роговой оправе, которые, по его мнению, делают его похожим на хипстера. Темные волосы, тронутые сединой на висках, зачесаны назад, и... боже. Я щурюсь на него, пытаясь решить, не обманывают ли меня мои глаза. Неужели он отращивает бороду?
Папа подмигивает мне.
— Давай же. Мы оба знаем, что ты вылетишь из гнезда и будешь работать на Международной космической станции гораздо раньше, чем кто-либо из нас ожидает. Ты слишком умна, чтобы застрять здесь, в Роли, и работать в обсерватории. С другой стороны, твой брат обладает средним интеллектом. Это наш страховой полис. Если его заберут, кто, черт возьми, будет заботиться о нас, когда мы состаримся?
— Папа. — Я невозмутима, мой голос приглушен до шепота. — Это полная чушь. Скажи мне кое-что.
— Что?
— Пожалуйста, скажи мне, что ты не пытаешься отрастить бороду.
Он выпячивает челюсть, потирая рукой темную щетину, торчащую на его лице.
— Ага. Тебе не нравится? Мы с Саймоном заключили пари. Тот, у кого к концу месяца будет самая внушительная, самая мужественная борода, выигрывает сотню баксов.
— Я дам тебе сто баксов прямо сейчас, если ты зайдешь в ванную и сбреешь её. Я говорю серьезно. Бороды для горячих фитнес-моделей в Instagram, а не для архитекторов среднего возраста.
Его брови взлетают в унисон.
— Во-первых, тебе лучше поберечь свои деньги. Этой Нове в конце концов понадобится коробка передач, а это штуковина недешевая. Во-вторых, бороды — для плотников и суровых морских капитанов. Это всем известно. В-третьих, я мог бы стать фитнес-моделью в Instagram. Я бегаю марафоны. У меня на животе есть пресс. И последнее, но не менее важное, дорогая дочь... среднего возраста? Как ты думаешь, сколько мне лет?
Я злобно ухмыляюсь.
— Судя по гусиным лапам и всей этой седине в твоих волосах, я бы сказала, шестьдесят семь.
На его лице появляется маска притворного возмущения.
— Ведьма. Подъем. Сейчас же, пока я не заплатил твоему брату, чтобы он пришел сюда и пукнул на тебя. И если ты не встанешь, не оденешься, не покушаешь и не выйдешь за дверь в ближайшие сорок пять минут, я начну загружать твои детские фотографии в твой драгоценный Instagram и отмечу всех твоих друзей. Чертовы шестьдесят семь. Иисус Христос.
Он поворачивается и уходит, сбегая вниз по лестнице, тяжело ступая и производя достаточно шума, чтобы разбудить мертвых, поэтому он не видит моего выражения легкой паники. Он не посмеет. Бл*дь, не посмеет загружать мои постыдные детские фотографии. Однако папа безрассуден и склонен следовать своим угрозам. К несчастью для меня, ему далеко не шестьдесят семь; мои родители сами были практически детьми, когда родили меня, и он не будет праздновать свое сорокалетие еще полгода, а это значит, что у него определенно есть собственный аккаунт в Instagram, и прекрасно знает, как им пользоваться.
