Нацуко смотрела на бога войны, лишенная дара речи. Она не думала об этом. Какими будут небеса и земля при ее правлении. Она сосредоточилась на свержении Бату. Она думала, что сможет все изменить, уменьшить количество потерь. Использовать свою силу, чтобы сделать жизни смертных лучше, вернуть то, что они потеряли, и направить всех на лучшие пути для них. За это она боролась. Ради этого пожертвовала Фуюко.
— Я могу отдать тебе брата, — Бату словно читал ее мысли. — Только я могу. Даже если ты как-то победишь и займешь этот трон, ты не сможешь вернуть воспоминания или силу брата, — он хищно улыбнулся. — Я их забрал. Только я могу их отдать. Свергнешь меня, и они будут утеряны навеки. Он не смертный, но и уже не бог. Он будет стареть, как смертных, и он умрет, как смертный. И он никогда, — он посмотрел на нее и оскалился, — не вспомнит тебя.
Он говорил правду. Только правитель мог забрать у бога силу. Если Бату потеряет трон, Фуюко останется таким, и родится новый бог сирот. Ведь у сирот должно быть божество. Пока сироты молятся, желая воссоединиться с родителями, нужно божество, которое услышит их молитвы.
— Или ты можешь выйти из состязания, — Бату пожал плечами. — Сказать чемпиону выбросить артефакты и идти домой. И тогда я верну тебе Фуюко. Все будет так, как было, маленькая Нацуко. Ты и твой брат вместе. Боги-близнецы, как и должно быть.
Она знала, так было бы проще. Если Бату говорил правду, то ее правление будет хуже, чем его, а без помощи брата рядом, без его советов… Нацуко будет растеряна. Она всегда полагалась на Фуюко, он был голосом разума, когда она не могла, и она делала так для него. Они были близнецами, рожденными быть богами вместе. Рожденными быть всегда вместе. Она хотела, чтобы он сейчас был с ней, советовал. Озвучивал свою веру. Свою волю. Свои желания. Нет! Нацуко замотала головой. Участие в состязании было планом Фуюко, как и ее. Они решили вместе, зная, что у них был шанс выбрать правильного чемпиона, чтобы свергнуть Бату. Фуюко был богом сирот, но, как и Нацуко, он ненавидел это. Ему не нравилось знать каждого сироту, знать, что, несмотря на молитвы этих детей, он ничем не мог помочь. И он ненавидел войну, ведь ничто в мире не создавало больше сирот, чем война. Фуюко не согласился бы на условия Бату, и он не хотел бы, чтобы Нацуко так сделала.
— Нет, — твердо сказала Нацуко.
Бату пожал плечами, ухмылка разделила его бородатое лицо.
— Как хочешь, маленькая Нацуко. Жаль, что ты не сможешь попрощаться с братом должным образом.
