И, всё же, происходившее с ним могло оказаться лишь сном. Он пытался убедить себя в этом, когда достиг обители богов. Не только известные ему человекоподобные боги Земли пребывали там, но и бесчисленные божества иных миров, чудовищные создания, многообразие форм которых не могли постичь его ограниченные земные чувства. И хотя некоторые из них являлись наделёнными разумом газами, а иные существовали в большем количестве измерений, чем привычные три, он бродил меж ними как равный, ибо сам стал в какой-то степени богом для жителей расколотого войной мира, освещаемого светом трёх сапфироцветных солнц. Беседуя с каждым из богов, вплоть до самых непостижимых, он вскоре пришёл к прискорбному выводу: все их пришествия и исходы, все их распри и прелюбодеяния ничем не отличаются в своём величии от таковых у диких тварей из джунглей за стенами Коммориома.
В жалком рубище, прикрывающем обожжённую пламенем десяти миллионов солнц кожу, он всё же совершил медленное и мучительное восхождение на высочайшую многорогую вершину мира богов, Ось Миров в самом центре всего Сущего.
Где-то вдали переливались демонические свирели, бездумно, безумно и пронзительно; но эти звуки были подобны далёкому шуму волн во время отлива, и он не позволил себе отвлекаться на них. Достигнув вершины, он обнаружил там павильон из чистейшего хрусталя, внутри которого находилась только высокая кафедра, на которой покоилась одна-единственная толстая книга.
Он пробыл там целую вечность — а, может, несколько секунд, ибо времени для него больше не существовало — и его прекрасноликий спутник, на котором, казалось, все их приключения не оставили никакого отпечатка, направлял его, когда он переворачивал страницы. Он осознал, что это — та самая книга, в которой записаны имена богов и названия миров, и, когда он открывал новую страницу, то призывал из небытия к существованию нового бога или новый мир; когда же он переворачивал страницу, то этот бог или этот мир вновь погружались в небытие, словно день, сменяющийся ночью, свет, поглощаемый тьмой, тьма, расточаемая светом, жизнь, прерываемая смертью, и смерть, попираемая жизнью. Иногда, переворачивая страницы, точно во сне наяву, он слышал крики исчезающих богов и мириад обитателей гибнущих миров. То, что они взывали к нему, поклонялись ему, как своему создателю, больше не имело значения. Всё завершалось в одно мгновение. Он мог бы вечно упиваться чудесами, которые открыл для себя в этой книге.
