— Ребёнка я могу забрать с собой.
И я понял — она знала. Знала сразу. Потому и согласилась лететь с нами.
Возразить было нечего.
Айяна сказала, что останется до рождения ребёнка. Ненадолго, потому, что девочка родится семимесячной.
Присутствующий тут же медик потерял дар речи — он, вместе с меддиагностом, недавно озвучивал, что родится мальчик.
Мы ждали.
Потеряв Дьюпа, я пытался свернуть горы. Потеряв Вланку, я ощутил, что любое движение — бессмысленно.
Реальность останавливалась. Я мог передвигать слова и чувства, как предметы.
Они проплывали передо мной медленно и неотвратимо. И я видел уже, где было начало их движения, а где вечность обрывалась, и слова превращались в материю.
Круговорот энергии. Слово и его овеществление. Я мог сейчас сказать стул, остановить сказанное и поставить его на пол. И сесть. Но я не хотел. Можешь — только тогда, когда уже не хочешь.
Почему не я? Почему Тако должен был закрыть меня своим телом, а Влана сесть в якобы мою шлюпку?
Может, мне самостоятельно прекратить уже самого себя по–тихому, чтобы никто больше не занимал «моё» место в небытие?
Я механически отмечал, что Айяна то и дело останавливает взгляд на моём лице. Но мне было всё равно. Я делал какие–то необходимые дела. Проверял посты, конфисковывал расплодившееся оружие, ловил мародёров, ночевал у Вланки в боксе. В меня два раза пытались стрелять… Оба раза с комическим эффектом.
Первый «стрелок» старательно выцеливал меня в толпе с крыши. Потом потерял. Я долго стоял у него за спиной и смотрел, как синхронизатор прицела мечется по площади в поисках моего лица.
Второй стрелял из толпы, практически в упор. Из дефрактора. Он ожидал, что я сделаю шаг назад, но я сделал шаг вперёд, возникла завязка между доспехами и излучателем, и выстрела не получилось.
Обоих я отпустил.
Через три недели родилась девочка. Семимесячная.
Это было что–то красное, окружённое блестящей, словно бы зеркальной, сине–фиолетовой плёнкой. Из–за этой плёнки я даже не мог понять, шевелится она или нет.
— Рубашку давай, чего стоишь, — прикрикнула на меня Айяна.
Я, не отрывая взгляд от её рук, сбросил на пол китель, и стянул через голову трикотажную рубашку.
Эйнитка завернула в нее ребёнка и сунула его мне.
— Прижми к себе, чтобы не замёрзла.
Дьюп подобрал китель и накинул мне на плечи.
— А почему он такой..? — я не находил слов.
— Видишь что ли? — хмыкнула Айяна. — Все такие рождаются. Есть от тела пуповина, есть — от неба. Душа ребёнка всё ещё связана со Спящим. Выйдет плацента, мы перережем пуповину и сияние тоже угаснет.
