С боеприпасами было сложнее. Патроны в полном объёме остались у Волошина, у Андрюхи и у раненого прапорщика. У остальных весь боезапас был израсходован. Путём несложных математических расчётов установили, что в наличии триста шестьдесят патронов, или ровно по одному рожку на каждого. Кроме того, было двадцать четыре гранаты к подствольнику и двенадцать гранат РГД-5. Тут же выяснилось, что стрелять из подствольника, кроме Волошина, никто не умеет, боевые гранаты также никто ни разу не кидал.
Весь день просидели в кустах у арыка. Крепость Макарона была в поле зрения, но там ничего не происходило. Что за нами не приедут, становилось всё яснее. Макарон не мог понять, что тянет Волошин, почему они не идут к своим, почему сидят, как куропатки, в кустах и ничего не делают. С другой стороны, он не знал, куда идти и что делать, чтоб их, опять же как куропаток, не перестреляли. После испытанного ужаса в крепости раненая голова повара Макарьичева вообще отказывалась думать. С наступлением темноты Волошин отправил группу во главе с Андрюхой к селу, возможно, всё-таки удастся что-то прояснить с обстановкой, отдав большую часть боезапаса. Не удалось. Группа вернулась ни с чем, доложив, что при подходе к селу их обстреляли, правда, издалека, и дальше идти они не рискнули. Сменив место дислокации, причём по непонятным для Макарона параметрам, ближе к крепости, просидели ещё день. Под самый вечер Макарон, да и все остальные, увидели знакомую машину бригадира, которая ехала мимо крепости прямо к нам. Волошин вышел на дорогу и, как всем показалось, долго о чём-то разговаривал с бригадиром. Машина уехала, а Волошин собрал всех в круг и рассказал:
– Парни, обстановка до конца не ясна, но похоже, наших поблизости нет. Бригадир сказал, что несколько дней в сторону Дагестана шла техника военных, а пять дней назад снялся федеральный блокпост в селе. Сейчас блокпост заняло местное ополчение, по сёлам также много вооружённых боевиков. Что случилось, я не знаю, но выходить надо самим. Бригадир сказал, что идти лучше по железке, а не по дороге. Считаю идти целесообразнее ночью, выслав вперёд спаренный пост охранения. По железке мы не пойдём, пойдём рядом, кто знает этого бригадира и что у него на уме.
Затем были четыре ночи пути, шли то вперёд, то назад, Макарон ничего не понимал, но шёл, как все, молча и безропотно. Днём отсиживались, выйти к жилью желания не возникало. Дважды передовое охранение напарывалось на стрельбу, один раз даже ответили, но всё обошлось, только после этого снова шли в другом направлении и снова выходили к железке. В последний день перед выходом к своим прямо с утра напоролись на какой-то заслон или засаду, хорошо, что находились в укрытии под скалой. Как оттуда выскочили, Макарон уже не осознавал. Через день он оказался в хасавюртовской больнице, где ему обработали рану и остригли наголо. А ещё через два дня прапорщик Макарьичев был отправлен домой. Больше ездить в командировки, даже поваром, желания у Макарона не возникало. Он спокойно дослужил до пенсии в родном конвойном батальоне. А Андрюха ездил ещё много раз, но ничего не рассказывал. Да и дружба их прекратилась как-то сама собой.
