Вот почему я называю этносистему живым организмом. Именно поэтому произвольные или вынужденные миграции населения, неизбежно этноокрашен- ные, в российских условиях не могут не порождать конфликты различной природы, нарушающие этносистему в целом.
В политике России до 1917 года и в период существования СССР были определенные нарушения прав отдельных элементов этносистемы, частичная разбалансировка, но в целом система развивалась по органическим для нее законам. После развала СССР классическими примерами нарушения органической взаимосвязи локальных элементов этносистемы могут служить следующие:
–
абхазско-грузинский конфликт, где потеря связи с Россией повлекла за собой появление новой – грузинской субэтнодоминанты на территории отрезанного элемента общероссийской этносистемы;
–
осетино-ингушский конфликт, где в качестве субэтнодоминанты выступают осетины;
– азербайджано-талышский (на юге Азербайджана), где в качестве субэтнодоминанты выступают азербайджанцы;
– армяно-азербайджанский с появлением нового этнополитического элемента – Нагорного Карабаха;
– гагаузско-молдавский, где субэтнодоминантой являются молдаване;
– российско-чеченский.
Этносистемные государства обладают своими неповторимыми свойствами, которые принципиально отличают их от других типов геополитических образований. Во-первых, они не делятся бесконфликтно (в отличие, скажем, от Канады). Во-вторых, в них более значительную роль, чем в других типах государственных образований, играет идеологическое поле, коррелируемое с общенациональным стереопсихотипом. В данном случае идеополе – это основанное на определенных идеологических взглядах силовое поле, объединяющее общество, препятствующее хаотичному движению различных элементов конкретной социосистемы. В-третьих, этносистемные государственные образования по сущности их генезиса никогда не имели колоний (и не могли иметь). Их сила – во внутреннем единстве. Однако при этом они объективно имеют слабую «периферию». В-четвертых, благодаря наличию коренных этносов любые социальные потрясения в них сопровождаются огромными потоками беженцев, которые усиливают, динамизируют сами социальные катаклизмы. При этом беженцы из состава коренного населения обладают значительно большей социально-разрушительной энергией. В-пятых, уязвимость национального инстинкта самосохранения превращает историческое бытие этносистемных государств в периодическую геополитическую «пульсацию», выражающуюся то в увеличении, то в сужении его геополитического пространства.
