— Я тебе дам грохнуть. Проследишь и сообщишь мне, уяснил? Дальше я сама решу, что делать.
— Ну ладно, хорошо, — закивал Вениамин, — а что с Орловыми?
— Не волнуйся, — на губах женщины мелькнула еле заметная злорадная усмешка. — Они своё скоро получат.
Биты и трубы грохотали о ворота мастерской. От погромщиков нас отделял тонкий слой железа, который, казалось, вот-вот сдастся под напором толпы. Мы — в ловушке. Выхода нет. Улица полнилась чернопетличникам, явившимися, чтобы громить и убивать.
— Открывай, узкоглазый, — кричал кто-то по ту сторону. — Ты у нас попляшешь!
— Грёбаные китаёзы! — орал другой. — Всех вас порежем!
Мы с Александром Васильевичем стояли и ждали, что будет. С улицы доносились визг и вопли. Неподалёку прогрохотала серия торопливых выстрелов — у кого-то из погромщиков оказался огнестрел. Уверенные в своей безнаказанности, они плевали на полицию и законы. Сегодня «чёрные петлицы» устанавливали здесь свой кровавый порядок, сегодня они были хозяевами улиц, и всё, что оставалось делать обитателям этого ещё недавно такого спокойного райончика — бежать, прятаться и молиться своим богам.
Вряд ли погромщики смогли бы выломать железные рольставни, но в мастерскую из коридора вела хлипкая дверь, а в коридор враг мог запросто проникнуть через главный вход.
— Что делать будем? — спросил я.
— Иди наверх, в мою квартиру, запрись и сиди там, — сказал старый таец совершенно спокойным тоном, будто объяснял, как пройти в библиотеку. — А я буду защищать мастерскую.
— Полицию надо вызвать.
— Вызывали утром. Не приехали. И не приедут. Иди наверх скорее, — старый таец кивнул в сторону пока ещё свободного коридора.
— Э нет, — помотал я головой, — так дело не пойдёт. Я останусь тут.
— Нет, Денис, это не твоя война, и не тебе погибать из-за наших с ними разборок.
— А вот и ошибаетесь, Александр Васильевич, — укоризненно произнёс я. — Для меня эта мастерская — что дом родной, а вы — как отец. И вообще, этим скотам нельзя спуска давать. Это и мой город тоже.
Я не кривил я душой, говоря, что мастерская мне, как дом. Мне-то, может — и нет, а вот для Дениса, чьими воспоминаниями я теперь жил, это было так. Да и погромщики вызывали у меня дикое негодование. Почему они пришли сюда? Кто чего им плохого сделал?
— Я не могу позволить тебе рисковать. Иди в квартиру, — Александр Васильевич нахмурился.
— Извините, конечно, но мне уже почти шестнадцать лет, и я сам решаю, что мне делать.
Старый таец подумал секунду и произнёс:
