И после этого выходить очень осторожно и, желательно, в защите.
Том, не торопясь, допил чай и завалился на кушетку, наслаждаясь мягкостью. Особенно в сравнении с полом карцера, где он загорал последние три месяца.
В тюрьме было шумно, отморозки добрались до спиртного и бурно праздновали начало новой жизни. Том переложил поближе найденный табельный пистолет и прикрыл глаза.
Надо подождать.
Просто подождать.
А потом выбираться и искать мелкого.
В том, что Ченни выжил, Том не сомневался. Такого пронырливого засранца ни одна ядерная бомба не возьмет.
Выбираясь через месяц из опостылевшего подвала, Том был готов ко всему.
К пожарам, к разрушенным зданиям, к толпам больных людей.
Но воля встретила его безлюдьем.
Никаких особых разрушений.
В столовой остались на столах целые тарелки.
За тройным забором расстилалось поле.
Зеленое.
И никого.
Ни одной живой души.
И куда, спрашивается, делись те недоумки, что выходили до него?
Даже следов ведь не осталось.
Том поправил рюкзак, набитый жратвой и боеприпасами, и зашагал по дороге в сторону города.
Он надеялся, что по пути встретится машина, или байк, или, бляха муха, велосипед. Хотя бы.
***
- Ты чего застыл? — Ченни удивленно толкнул брата локтем, — валим! А то уйдет олень.
Том хмыкнул, подумав, как ему, вернее, им, в сущности, повезло.
От населения, после ударов и последующей проникающей и остаточной радиации, осталось едва ли десять процентов.
И среди всего этого говна братья Стоуны уцелели и нашлись!
Не иначе, как кто-то там, наверху, повернулся к ним лицом, для разнообразия, а не жопой.
Он вспомнил, как нашел мелкого, тощего и завшивленного, в бункере нью-йоркского метро, куда заглянул исключительно на всякий случай.
Ченни вцепился в него всеми конечностями сразу, засопел, счастливо дрожа.
Том обнимал его худую спину и думал, что от того веселого парняги, спортсмена, баскетболиста, будущей звезды национальной сборной, не осталось ровным счетом ничего.
Теперь, спустя десять лет, он глядел на брата, и не верил, что этот высоченный, хмурый мужик, с огромными руками и тяжелым, как и у него, взглядом, был когда-то худым мелким цыпленком.
Том погасил самокрутку, сунул окурок в нагрудный карман и пошел следом за быстро удаляющимся братом.
Вот ведь ноги отрастил, конь скаковой, не догонишь нихера.
***
— Ну чего, видно что-то?
Том валялся на крыше высотки, подставляя лицо осенним теплым лучам. Скоро зима, надо думать, где останавливаться.
Ченни, с биноклем наблюдавший за общиной, что-то неразборчиво пробормотал.
