Звяканье брючного ремня раздается внезапно, действуя куда эффективнее ведра ледяной воды. Смутное ощущение обретает вполне конкретную форму, заставляя так резко отшатнуться от Маринки, что едва не скатываюсь кулем на пол. Голова подкруживается от резко и внезапно принятого вертикального положения, а я натыкаюсь на столик, едва не падая снова.
– Ник? – девушка в полном шоке приподнимается на диване, глядя на меня очумевшим взглядом. И я ее понимал, как никогда. Возбужденная, разгоряченная, она не понимала, какого черта я сейчас стою, как полный дебил, переминаясь с ноги на ногу, вместо того, чтобы продолжить начатое.
– Я… мне надо… подожди, – что я несу? Ощущая себя полным идиотом, быстро направился в туалет, запершись изнутри.
– Какого хрена творится? – шиплю, еле сдерживаясь от отборной ругани. И даже от привычного приступа боли не поморщился.
Да и какая боль могла сейчас сравниться с тем, что творилось у меня в штанах? Точнее, не творилось! Совсем ничего не творилось! Член был спокойнее бивня мамонта, покрытого двухметровым слоем льда!
Ангел на груди небрежно пожал плечами, сидя в позе йога и закрыв глаза.
– Ты, курица ощипанная, не смей меня игнорировать! – чуть не сорвался я на крик, – это твоих рук дело? Признавайся, зараза крылатая!
Ангел возмущенно распахнул глаза и злобно зыркнул на меня, наверняка покрывая яркими эпитетами. Но мне сейчас было не до чужого мнения. Тем более, что он отрицательно качнул головой, не желая признаваться в этом натуральном членовредительстве.
– Ну, конечно! – не поверил я наглому пернатому, – что-то до тебя у меня проблем не наблюдалось! Давай, вредитель небесный, исправляй все обратно! Или я тебя срежу вместе с кожей!
А мой неожиданный сожитель красноречиво сплюнул, тщательно затирая ногой плевок. И, пока я пытался подобрать культурные слова, поднял табличку, от которой я мгновенно растерял весь свой пыл, с едва слышимым стоном опускаясь на унитаз и роняя голову на руки.
«Я исправлюсь, обещаю! Буду в церковь ходить каждую неделю, перестану пить и ругаться матом. Даже с девками перестану… ну, вы понимаете… только по любви! Честное слово!»
Твою ж мать, Никитос! Твою ж мать!
И кто тебя за язык тянул то?
Я угрюмо скосил глаза на Ангела, усевшегося с какой-то книжкой на удобное кресло, злясь на него и на себя. На себя – за то, что сначала говорю, а потом думаю. За него – на великолепную память.
– И теперь у меня вообще ни с кем не получится? – с такой тоской спросил я, что в его взгляде мелькнуло что-то сильно смахивающее на жалость, – я же никогда не влюблялся даже…
